Огненная вспышка

Например, сейчас, в половине шестого вечера в четверг, она ехала в своем «даймлере» с шофером в банк, в компании с новым мужем, вкусняшкой Джеком, чтобы выбрать самое подходящее украшение для сегодняшнего бала перед аукционом. Она знала, что, когда она приедет в банк, ее будут окружать люди ее собственного «вида»: избалованные женщины с шоферами, с привлекательными сопровождающими, тоже пожелавшими посетить банк — на самом деле единственный, куда можно прийти, так как только он оставался открытым допоздна в дни важных приемов, чтобы стадо могло забрать свои украшения из ячеек. А потом банк откроется еще раз поздно ночью, чтобы то же самое стадо положило свои цацки обратно.

Весь этот ритуал посещения банка был почти так же приятен, как и сам бал, только короче. Персонал был тих, методичен, услужлив, но не навязчив.

Посетители ворковали, приветствуя друг друга, и радостными возгласами одобряли выбор украшений для сегодняшнего мероприятия.

Зеркала в банке были установлены в комнате за пределами хранилища, но они не были прозрачными, как большинство зеркал, а были покрыты едва заметным серым напылением, поэтому, когда дамы из стада примеряли драгоценности, они видели не так много морщин или возрастных пятен, которые столь безжалостно демонстрировали другие зеркала. Банк заботился о своих клиентах, и это тоже нравилось Алисе.

Как было указано на карте для туристов, жители Палм-Бич были теми, кто «заслужил право жить хорошо!».

Да, именно так! Алиса чувствовала себя именно так. Каким-то образом она заслужила право двигаться вместе с этим упитанным и комфортным стадом. Ездить на «даймлере» со своим новоиспеченным мужем, на пляж, на бал, в банк!

Ах, еще одна роскошная ночь!

Пять тридцать.

Полицейский сержант Джейк Фарли сидел у стойки в кафе «Синди» и пил кофе с агентом ФБР Крисом Мобли, крупным, слегка расплывшимся типом родом из Кентукки, с легкой улыбкой и холодными глазами. Они уже в который раз обсуждали этого потерпевшего из Техаса, Дэниела Пармитта.

— Я даже не знаю, от чего оттолкнуться, — пожаловался Фарли. — У стрелков уже не спросишь, а каждый раз, когда я хочу поговорить с Пармиттом, он становится страшно рассеянным и ничегошеньки не помнит! Я спросил его, не против ли он, если я приведу гипнотизера, он сказал, что против, и вот я конкретно застрял.

— Почему он против гипнотизера?

— Говорит, они ему не нравятся, мол, все они шарлатаны.

— Ну, если они шарлатаны, тогда ничего бы из гипноза не вышло.

— Нельзя же давить на человека на больничной койке. Я это давно усвоил. Когда человек болеет, ему себя очень жаль, он ненавидит весь мир, и с таким не договоришься.

Мобли отхлебнул кофе, искоса осмотрел кафе и улицу за окнами и спросил:

— Ты считаешь, что он как-то к этому причастен? Фарли нахмурился:

— Что ты имеешь в виду?

— Кто-то его подстрелил, — отрезал Мобли. — Обычно, когда в человека стреляют, на то есть причина. И почему же он не знает этой причины?

— Да он вообще не помнит, что было на прошлой неделе.

— Ну хорошо, а что было две недели назад, он помнит? Может быть, у тех, у кого был повод с ним расправиться, он появился достаточно давно?

Фарли насупился еще сильнее:

— Ты думаешь, он симулирует? Лжет мне? Притворяется?

— Ты его видел, я нет. Но я думаю, что человек должен знать, кто на него имеет зуб, да еще и такой крепкий.

— М-да, — промычал Фарли и уставился в свой кофе.

— Я тебе так скажу, — предложил Мобли, — завтра ты возьмешь у него отпечатки пальцев, пришлешь их факсом мне в Майами, и мы пробьем их по базе.

Фарли обдумал его слова и медленно кивнул.

— Думаю, это не повредит.

Шесть часов. Лесли ехала на юг по Девяносто пятой трассе. Лоретта с несчастным видом восседала рядом на пассажирском сиденье. Ее уже одели в длинный коричнево-рыжеватый дождевик и широкополую соломенную шляпу с розовой лентой. Она упрямо таращилась в окно. Она не посмотрит на Лесли и уж точно не заговорит с ней. Будет следовать плану, просто потому что у нее нет выбора, и она это знает, но, определенно, истерики не миновать.

Однако это не имело значения, главное, чтобы она сыграла свою роль.

Все начало становиться на свои места, начиная с этой машины. У Лесли была коллега на фирме, Глория, которую прозвали «футбольной мамой», потому что все свое свободное время она проводила, доставляя детишек со всем необходимым реквизитом на различные спортивные мероприятия. Для этих целей у нее имелась вторая машина, вот этот самый «плимут-вояжер», фургон, в котором средний ряд сидений был убран и на его место установлен передвижной трап, который опускался через широкую заднюю дверь. На него можно было ставить ручные тележки, полные мячей, или хоккейных клюшек, или чего бы то ни было еще, чтобы загрузить в машину.

Лесли договорилась с Глорией, что та позволит ей взять этот фургон на вечер, объяснив, что сестре предстоит пройти сложную медицинскую процедуру, которая не позволит той самостоятельно передвигаться несколько дней. И вот они уже в пути.

Она смотрела вперед, на прямую дорогу, и сказала с удивлением: