Огненная земля

— Я хотел вместе с вами обойти наших…

Глава тридцать первая

Внимательно присматриваясь к утомленному узкому лицу Курилова, Букреев выслушивал его соображения о переходе батальона к обороне. Комдив Гладышев и Степанов были уже на этом берегу. Они высадились вместе с Букреевым. Письменное приказание комдива, полученное Букреевым, было подписано также Степановым, с короткой его припиской: «Осмотритесь и развивайте укрепления. По-моему, ров пристрелян и потому так велики потери».

Курилов замолчал. Букреев умостился поудобнее и принялся набрасывать на бумаге схему обороны. Еще не пришедший в равновесие после рукопашного боя, Курилов рассеянно следил за карандашом, рисующим овальные круги, заштрихованные косыми линиями, клеточками и пунктирами. Трудно было сосредоточиться на этих кружочках, когда тряслась земля, били скорострельные пушки, а прибежавший от автоматчиков моряк горячо просил разрешения отрывать сап[6], чтобы выручить их командира роты, по-прежнему лежавшего впереди окопов. На выручке Цибина было уже потеряно четыре человека, и Букреев запретил до темноты вести сап. Курилову казалось странным такое жестокосердие Букреева по отношению к лучшему командиру роты, которого всегда ценил комбат. Букреев заканчивал разрисовку кружков.

— Смотрите внимательно сюда! — Кончик карандаша постучал по бумаге. — Надо вам проследить, и строго проследить, чтобы было именно так.

— По боевому уставу пехоты?

— По боевому уставу, — глаза Букреева потемнели, — придумывать ничего не будем. Недостаток наших позиций в том, что мы сидим во рву, заготовленном для нас противником, и теряем людей.

— Но ведь атаки…

— При атаках противник теряет гораздо больше нашего. Мы несем потери от огня. Я бы на месте немцев не атаковывал. Только огонь! И нам туго пришлось бы во рву… Итак… пока немцы не оценят своих преимуществ… Я наметил здесь ротные районы, главные опорные пункты и распределил средства усиления. Берегите противотанковые ружья и минометы. Сегодня потеряно много пэтээр. Земляные работы начинать с наступлением темноты и копать всю ночь, если только противник не возобновит штурм… — Букреев помедлил, по-прежнему пристально наблюдая Курилова. — Вот приходили от автоматчиков… Вы, вероятно, тоже упрекнули меня?

Курилов сделал неуверенный жест.

— Цибина я люблю не меньше вашего, но, если выручать его сейчас, а немцы заметили нашу возню, мы совершенно зря потратим людей… Каковы потери в роте?

Курилов назвал цифру. Рота быстро истаяла. Отданные армейцам пятьдесят человек пока не были возвращены.

— По-моему, нет смысла сохранять роту автоматчиков как боевую единицу…

— Расформировать? Автоматную роту?

Букрееву было трудно принимать решение по этой сплоченной роте смельчаков, к которым он так привык в дни подготовки.

— Распределить… Мы пополним убыль в стрелковых ротах. Укрепим их.

Курилов молчал. Тогда Букреев решительно начертил на схеме еще несколько кружочков.

— Примерно так распределите автоматчиков. А сейчас — к ним!

Курилов шел за Букреевым и видел его чуть ссутулившуюся, запыленную спину, локти, плотно прижатые к бедрам по привычке кавалериста, сапоги с задниками, потертыми шпорами. Вспомнил, как вначале Цибин втихомолку подшучивал над комбатом по причине этих следов шпор и за бриджи с леями. Теперь Цибин лежал с перебитыми ногами где-то за бугром.

Автоматчики собрались кучкой. Среди них были моряк, прибегавший к Букрееву, и лейтенант Стонский. Автоматчики о чем-то горячо спорили и при приближении комбата медленно и неохотно разошлись по своим местам. Надя Котлярова спокойно перевязывала раненного в голову русого ясноглазого парня и журила его. Раненый кривился от боли и виновато после каждого витка бинта прощупывал голову.

— Что с ним, товарищ лейтенант?

Стонский, так, чтобы слышал раненый, доложил, что, несмотря на запрещение, он пополз к Цибину.

— Командир наш там… — бормотал в оправдание раненый. — Слышите? Опять…

Букреев прислушался и разобрал, что кричал Цибин: «Не надо!.. Не губитесь!»

Немцы стреляли редко, но на высотках выжидали их снайперы.

— В воронке он, сам перевязался, — докладывал Стонский. — Мы ему передали медикаменты, флягу с водой, две плитки шоколаду, табаку.

— Кто передал?

— Их нет… — Стонский замялся. — Побили. Там лежат. Только не высовывайтесь, товарищ капитан.

— Цибин! — крикнул Букреев, приставив ладони ко рту.

— Ау! — отозвалось оттуда.

— Я Букреев, слышишь?

— Ау! — снова донеслось сюда.

— Слышишь?

— Слы-шу!

— Подержись до вечера, Цибин!

— Подержусь…

Букреев опустился на патронный ящик, снял фуражку.

— Вот что, лейтенант: Цибин сам просит людей больше не губить. Ждать до вечера. А если вот такие штучки повторятся, — Букреев повел глазами на раненого, — то ответите вы, лейтенант.

— Есть, товарищ капитан.

Плотно сжав губы, стоял перед ним короткий и крепкий, похожий на слиток металла Стонский. Небольшие его серые глаза с жидкими ресницами строго уставились на командира батальона.

Букреев миролюбиво добавил:

— К Цибину могут подползти оттуда. Следите, чтобы немцы до вечера не тронули его.