Огненная земля

Второй день на командном пункте питались только супом, сваренным из гнилых свекловичных листьев и заправленным кусками свиной кожи, найденными в рыбачьих домах. Кожа-сырец предназначалась для изготовления постолов, примитивной крымской обуви, но пошла в пищу. Последний запас сухарей отдали на передовую.

В ночь под третье декабря Букреев поручил Манжуле и Горбаню точнее разведать болото, лежавшее между озером и морем. Ординарцы ушли, и Букреев до зари просидел в окопах второй роты. По кочковинам ползли лучи прожекторов. Редкие, как их называли — «дежурные», снаряды поднимали столбы грязи, и за ними с хрипом затягивались воронки. У озера слышались фырканье моторов, крики вражеских солдат и, как всегда, поднимались и повисали над водой ракеты. Заметно было, что болото мало привлекает внимание противника, — видимо, оно считалось непроходимым.

Отпустив ординарцев, Букреев не был спокоен. Он прислушивался к редким винтовочным выстрелам, долетавшим из мрака, к разговору Степняка с каким-то краснофлотцем, но думал прежде всего о том, оправдаются ли его предположения, будет ли болото «отдушиной» для вывода десанта к своим.

Заря начиналась по-зимнему. Темнота постепенно бледнела. Вырисовывались высоты, задымленные туманом, бугры брустверов и воронок и люди, лежавшие в нишах возле своего оружия. Кто-то прошел по траншейному зигзагу, послышалось хлюпанье ног, и чей-то негромкий голос сказал: «Павленко, чем будем снедать?» Павленко ничего не ответил, и снова хлюп-хлюп-хлюп, покашливанье и предрассветная, сонная тишина.

У Степняка было какое-то зеленое лицо — и губы зеленые и лоб, и весь он казался похожим на утопленника, а когда-то адмирал называл его красавцем…

По болоту кто-то шел. Медленно, осторожно. Но как ни таился человек, топь хлюпала и выдавала его.

— Возвращаются, — сказал Степняк.

Первым в окоп спрыгнул Манжула, за ним Горбань. Отдышались.

— Как свинья в калюжине, — усмехнулся краснофлотец, стоявший в узкой нише, невдалеке от Степняка. — Как только можно так вымазаться!

Ординарцы заметили комбата, приблизились к нему. Манжула хотел было доложить результаты разведки, но Букреев прервал его и повел разведчиков за собой.

На командном пункте он заставил ординарцев умыться, снять куртки и только тогда выслушал их. Они прошли все болото, добрались до дамбы, перевалили ее и достигли поселка, куда решили не заходить. Там — вражеские части. Манжула рассказывал медленно, продумывая каждое слово, и Букреев его не торопил.

— Итак, болотом пройти можно?

— Мы прошли.

— Дамба укреплена?

— Стоят крупнокалиберные, товарищ капитан.

— Сколько, Манжула? Только не вскакивай, сиди.

— Трудно подсчитать, товарищ капитан, штук пять…

— А дальше?

— Артиллерия, как положено. А потом степь.

— Когда мы пробирались, прислуга, видать, спала, — добавил Горбань. — Можно было ее взять…

— И все, товарищ капитан, — добавил Манжула. — А харчей только ось…

Он засунул руку за пазуху и вытащил бутылку, заткнутую кукурузной кочерыжкой, и узелок с лепешками, сплющенными, очевидно, оттого, что приходилось много ползти.

— Где же вы достали?

— Там у ровчика нашли в хате одну старушку. Сказали ей: «Мамаша, наши командиры дюже охляли, спеки чего хочешь». Показали ей газету «Красный флот», где про нас написано. Спекла старушка и самогонки дала…

И у Манжулы неожиданно задергались губы, увлажнились глаза, и он замолчал, отвернулся. Букреев доложил командиру дивизии об успешных результатах разведки.

…В десять часов началась воздушная атака Огненной земли. Весь день, без перерыва, налетали пикирующие бомбардировщики и со свистом бросались вниз. Земля тряслась, стонала. Бомбы вырывали огромные ямы. Ночью, после ураганного огня, поднялась в атаку германская пехота, поддержанная танками и самоходными пушками. Немцы атаковали позиции стрелковой дивизии, и моряки видели, как разгорался бой на левом фланге.

— Самое страшное! — крикнул Курилов, лежавший в окопе рядом с Букреевым. — Атакуется сосед, а мы в стороне. Страшно!

Его глаза блестели очень близко, и искривленный рот выбрасывал еще какие-то слова, которых нельзя было расслышать.

Гладышев приказал немедленно подбросить сотню моряков. Мимо быстро прошли люди, пригибаясь и разбрызгивая грязь. Люди шли молча, один за другим; слышалось их тяжелое дыхание. На помощь дивизии пошли куниковцы, герои новороссийского штурма, бойцы за перевалы. Вместе с ними ушли последние из «тридцатки» Кондратенко.

Днем было выведено из строя двадцать восемь человек, теперь было отдано еще сто. В батальоне осталось двести пятьдесят два человека.

Захватившие южную окраину поселка фашисты были выбиты моряками врукопашную.

Поднялась оранжевая луна с выщербленным краем. Кровавый ее свет лег на поле боя, покрытое трупами и обломками оружия…

Глава сороковая

Все ждали утра, и оно пришло, но не для всех. Рассвет был бледный, холодный. Гребни волн летели, накрытые белым кружевом. Далеко отсюда, между двумя полуостровами — Керченским и Таманским, — носились, как голуби, стаи чаек.