Огненная земля

И я, и Гаспардо внимательно прислушивались, но ничего не было слышно, кроме обычных ночных звуков в лесу корнепусков над болотом, в котором кишат всякие насекомые, животные, гады и птицы. Пыхтели аллигаторы, ухали тропические совы, квакали лягушки и гигантские жабы. Вся эта нечисть довершала ужас нашего положения, Я был в отчаянии и в то же время чувствовал такую ярость, такое бешенство, как никогда в жизни. Мне казалось, что мы не успеем за ночь ничего сделать, а днем будет уже поздно… От одной этой мысли я весь трепетал. Мне казалось, что я чувствую, как волосы седеют у меня на голове…

Я повернулся к своему спутнику в надежде услышать от него что-нибудь ободряющее, но он только шепнул мне на ухо:

— Делать нечего, кабальеро. Нужно подождать, покуда это проклятое облако не пройдет. Если мы двинемся вперед сейчас, то ведь может случиться… Что это там такое? — встрепенулся он вдруг. — Вы видите, сеньор?.. Каррамба!.. Точно огонек, точно свет… Только бы не farrol de Diablo! Сохрани Бог!..

IX

Я посмотрел в ту сторону, куда указывал охотник. Сквозь деревья действительно пробился свет. Он был красный, значит, это был свет костра, а вовсе не тот блуждающий огонек, которого опасался Гаспардо и который местные негры называют чертовой лампой — farrol de Diablo.

Несколько минут мы рассматривали этот огонь и, убедившись в его неподвижности, вскоре поняли, где он находится. Тогда мы пошли прямо на свет.

Бесшумно пробираясь меж деревьев, мы приблизились к костру шагов на десять. Тут мы остановились и перевели дух, чтобы собраться с силами для предстоящей схватки. Мы находились в убежище беглого негра. Приблизившись к хижине с открытой стороны, мы увидели все, что делалось внутри.

В хижине горел костер, разведенный из сухих ветвей. Перед очагом сидел на корточках Крокодил. В руке он держал ружейный шомпол и прилаживал на него, как на вертел, того зайца, которого я раньше видел висевшим у входа в хижину.

Негодяй был не один.

В гамаке лежала женщина. Перед ней стоял мужчина. Его я сразу же узнал: то был гоахиро. А женщина была… Хуанита Агвера.

Со своего места я видел ее прекрасные черные волосы; распустившиеся, они покрывали ее плечи; платье ее было разорвано с ног до головы; сама она, по-видимому, была подавлена горем и ужасом; лицо ее было бледно и вытянулось, как после долгой болезни; глаза были красны и распухли от слез.

При виде всего этого я насилу подавил в себе порыв бешенства, насилу удержался, чтобы не броситься на негодяев, овладевших моей возлюбленной.

К счастью, за мной следил Гаспардо. Он схватил меня за руку, и я сейчас же успокоился. Я и сам понимал, что особенной опасности пока еще нет и что излишняя поспешность может только испортить все наше дело.

Действительно, нас от того места, где предстояло разыграться финалу нашей драмы, еще отделяло такое расстояние, которое нельзя было пройти сразу. Надобно было сначала приблизиться еще на несколько шагов и тогда уже приступить к развязке.

Это мы и сделали, подползши под деревья бесшумно и безмолвно, как две змеи.

Тогда я услыхал следующие слова:

— Ну, что же, сеньорита? Что вы на это скажете? А? Слушайте, донна Хуанита Агвера, вы ведь находитесь в моей власти, и я вас не скоро выпущу.

— Ну, уж это ты врешь! — вскричал я, бросаясь в хижину.

Дольше сдерживаться я решительно не мог.

Бандита схватил за горло я, а Гаспардо кинулся на негра.

— Сдавайся, Рафаэль Карраско! — крикнул я самым ужасным, самым трагическим голосом, каким только мог. — Сдавайся, не то тебе придется лежать в болоте, где кишат кайманы.

Никогда в жизни не испытывал я такого удивления, как тут, когда увидел действие своей речи. Я едва не расхохотался, несмотря на весь драматизм положения. Все дело окончилось фарсом, подобно пошлой площадной мелодраме. Я ожидал ужасной битвы, ожидал упорного сопротивления со стороны гоахиро и негра. Ничего подобного не случилось. Негр упал на колени, а гитарист во все горло взмолился:

— Пощадите!.. Сдаюсь!.. Пощадите!..

Сам Гаспардо опешил и перекинулся со мной удивленным взглядом.

Покуда он вязал беглого невольника, я все время держал гитариста, которого затем передал своему товарищу.

Через минуту оба негодяя лежали рядом, связанные по рукам и ногам без малейшего сопротивления.

Я обернулся и заключил в свои объятия милую пленницу. Мы оставили связанных злодеев в хижине, куда на другой день за ними явились из Батабано альгвазилы и увели их.

Сами же мы пошли назад прежнею дорогой, но на этот раз не в темноте, потому что стало уже светать. Так дошли мы — теперь уже не вдвоем, а втроем — до того места, где стояли наши лошади. Хуаниту я посадил с собой, и вскоре мы вернулись благополучно в кафеталь.

Впрочем, мы оставались там недолго.

Усадьба сгорела дотла. Пожар потух лишь тогда, когда уже нечему было гореть. От большой красивой гасиенды осталось лишь несколько стен, наполовину разрушенных и дымящихся развалин, среди которых, как черные тени, бродили испуганные невольники, брошенные на произвол судьбы.