Огненная земля

Луга эти здесь называются льяносами.

Доктор Генц приходил в восторг, собирая коллекцию разнообразнейших растений. Меня же радовало то, что я смог познакомиться еще с двумя племенами индейцев. Здесь в льяносах живут хаймосы и гог-вагивесы. У них есть примесь испанской крови.

Я заносил в свой блокнот все, что мне удалось видеть у этих индейцев, а также рисовал с них портреты. В честь нашего прибытия, благодаря нашим подаркам, трое молодых женщин исполнили красивый и грациозный танец мак-се-о-а (т. е. почетный), и мне посчастливилось его изобразить на полотне.

На обильных равнинах между Каракасом и Ориноко пасутся многочисленные табуны диких лошадей. Кроме их прямого назначения, их отстреливают для употребления в пищу.

Охотятся на них с помощью болы. Бола — это ремень сыромятной кожи, который в середине разделяется на три ветви, длиною до девяти футов каждая, и к концу всех трех прикреплены свинцовые шарики около фута весом. Держа за один шарик правой рукой, всадник вертит остальные над головой, и затем, приблизившись, пускает болу по направлению избранного животного. Первый шарик попадает на шею и ремень закручивается вокруг нее, а два других перехватывают ноги, и животное падает. Потом охотник добивает его копьем или ножом.

Но если лошадь нужна для езды, то здесь также как и везде используют лассо.

Мы с доктором Генцем предполагали добраться до Ангостуры, лежащей верстах в четырехстах ниже по Ориноко, но в городке Чепорро нам сообщили, что хорошо вооруженный отряд инсургентов приближается к Ангостуре (тогда была междоусобная война в Венесуэле), а потому, добравшись до Сан-Диего, мы взяли лодку и поплыли в местечко Барранку, милях в тридцати ниже Ангостуры.

Никогда я не забуду той роскоши тропической природы, которую мы видели.

Наши беседы с ботаником для меня были очень интересны.

Мы затронули тему о пальмах. Здесь их до двухсот видов. Цветы их как бы заключены в громадную оболочку, до своего окончательного созревания. Когда оболочка опадает, распускаются цветы. На них со всех сторон слетаются за нектаром насекомые, колибри и масса других птиц.

Надо сказать, что между всеми ними также идет страшная борьба за выживание, причем, как и везде, жертвами становятся слабые, птички поедают насекомых, а сами достаются своим же собратьям, только сильнейшим.

В этих лесах водится удивительная птица — кампанеро. Ее пение очень напоминает звон колокола. Видеть ее мне никогда не удавалось, поет она или вечером, или на заре. Определить направление, откуда несется ее пение, по какому-то необъяснимому обстоятельству, никак нельзя, и потому я думаю, — не обман ли это слуха?

Однажды мы увидели странное животное, которое висело, покачиваясь на ветке, зацепившись когтями.

— Что это за животное, доктор? — спросил я.

— Его зовут ленивцем, так как самое его любимое занятие спать покачиваясь.

Мне захотелось увидеть, оправдает ли он свое название, если я выстрелю.

Но едва раздался выстрел, как он сделал скачок в сорок футов на другое дерево, с него на третье, бросился в реку и с удивительной быстротой достиг противоположного берега. Вот так ленивец!

В Барранке мы простились с доктором, и я сел на пароход. Сидя на палубе и беседуя с капитаном, я вдруг увидел на островке какие-то удивительные, огромные гнезда на деревьях.

— Не думайте, что это птицы, — сказал мне со смехом капитан, — это племя гуароунас, которое строит свои жилища на деревьях и свои пироги затаскивает туда же. Они покидают деревья только во время наводнения, в остальное же время дикари сидят там, так как грязь и тина, которая остается после спада вод, не дает возможности ходить или плыть в лодке.

Этим оригинальным зрелищем и закончилось мое путешествие.

СПАСЁННЫЙ ПОЕЗД

Это было давно, в октябре 1847 года.

Стивен Отто служил телеграфистом в одном глухом городке, лежавшем на линии Гранд-Франкской железной дороги в Канаде. Городок назывался Натанвилль и отличался обилием кабаков и притонов. Здесь было полно пьяниц, воров и разбойников. Редкий день проходил без какого-нибудь скандала или воровства, а порой случались и убийства.

В этом скверном городишке была тем не менее и школа, которой заведовала молоденькая учительница, белокурая и голубоглазая.

Стивен Отто увидел ее и полюбил. Девушка ответила ему взаимностью. В июле они обвенчались и поселились в маленьком коттедже, в четверти мили от телеграфного бюро.

У Стивена Отто не было помощника, и потому он почти все время проводил на службе, куда жена приносила ему и завтрак и обед.

Телеграфная контора, в которой работал Стивен, состояла из двух комнат: в первой стоял аппарат Морзе, а вторая служила столовой. Алиса — так звали жену Стивена Отто — поставила в этой комнате для мужа стол, умывальник, повесила зеркало и прибила к стене несколько полок для посуды. Прибавлю, как не лишнюю подробность, что помещение это находилось на втором этаже деревянного домика, стоявшего поодаль от других домов Натанвилля.