Огненная земля

Позади капитана ехал вестовой — узбек Хайдар; он был в намокшей шинели, заткнутой концами за пояс, с винтовкой за спиной. Хайдар зло понукал низкорослую «черноморку», лошадку с грубоватой головой, с мощным, несколько растянутым корпусом и широким крупом. Вестовой старался держаться уставного интервала, определенного для коновода, то есть быть корпусом не ближе чем на одну лошадь, не наседать и не притираться сбоку. «Черноморка» с трудом нагоняла размашистый шаг «кабардинки».

Выехав из лесу к реке, на битую песчаную дорогу, капитан перевел кобылицу на полуиноходь, или «ходу», удовлетворенно наблюдая, как, вытянув шею, «стелется» его кабардинка. Ритмичное причмокивание подков позади доказывало, что Хайдар не отстал. Тогда Букреев перевел свою лошадь на карьер, используя хороший мах кабардинки, который обычно является ее отличительной особенностью. Кобылица охотно пошла карьером. Букреев чувствовал под собой ход лошади, напряжение ее мускулистого тела, постепенное усиление горячего дыхания; он привычно ощущал теплоту ее кожи, видел ее взмокший подгривок, пену, которая сейчас взбивалась у подпруг, у нахвостника и оголовья.

Дождь теперь стегал по лицу, несмотря на удивительное спокойствие воздуха. На родине Букреева, в Архангельской области, такой дождь называют косохлестом. Будто ветер сорвал его со студеных туч и понес.

Рион катился, облизывая дымные камни. Кое–где на взрябленном плесе реки закручивались ленивые водовороты, плыла щепа, сброшенная в верховьях лесотесами, неслись похожие на толстый камыш стебли бамбука и пожухшие листья лапины.

Впереди, за железнодорожным мостом, повисшим над рекой, угадывалось море. За мостом, в затоне, торчали мачты судов, приведенных сюда с Азовского моря, с Дона и Кубани в период нашего отхода. Возле домика с тонкими очертаниями веранд и крыш росли драцены, напоминавшие пальмы. Стадо коз, позванивая колокольчиками, миновав домик, взбиралось на насыпь. Мальчишка в бараньей шапке, скользя босыми ногами по откосу, сгонял коз, крича и швыряя в них камни. Очевидно, по всему необъятному миру рассыпаны вот такие мальчишки, так похожие друг на друга пастушата, беспокойные, крикливые, созревающие вблизи природы.

Букреев по–новому рассматривал сейчас места, по которым столько раз проезжал равнодушно. Близилось расставание, и, кто его знает, придется ли снова вернуться сюда. В юности также была покинута родная Ар- хангельщина, потом Средняя Азия, где он учился в Ташкентском пехотном училище. Отлично окончив школу, он был направлен в погранвойска на Кавказ. Пятнадцать лет — на заставах, десять из них — на Черном море. Ему приходилось пробираться по тропам, там, где лошадь не могла пройти, скакать по приморскому шоссе, выходить на сторожевиках в море, а то ночами выжидать фелюги контрабандистов и диверсантов, приткнувшись где-нибудь у темной скалы. Он и сердце-то испортил себе на своей беспокойной службе, и сейчас приходилось прислушиваться к нему.

Лошадь давно уже перешла на шаг. Букреев оглянулся назад и кивком головы подозвал вестового. Хайдар заехал с левой стороны. На своей мелкой «черно- морке» высокий узбек был почти на голову ниже капитана.

— Не совсем еще раскис, Хайдар? — спросил Букреев.

— Тело еще сухое, товарищ капитан, — ответил Хайдар.

— Может быть, сегодня в последний раз верхом, Хайдар?

— Это очень плохо, — сказал Хайдар и сжал губы.

— Мою «Марфушу» сберегай. Она хорошая лошадка. — Букреев потрепал ее ладонью по шее. — Она умная, Хайдар. Меня понимает. Ишь, как она меня слушает, ухом стрижет.

— Возьмите меня с собой, товарищ капитан, — осторожно попросил Хайдар.

— Ну, брат, — Букреев вздохнул, — видно, не суждено тебе побывать еще и в морской пехоте. Останешься здесь, Хайдар. Дождешься нас… Пока будешь в горнострелковом полку. Я тебя порекомендую хорошемукомандиру, Хайдар.

— Очень плохо, товарищ капитан, — сказал вестовой и отвернулся.

Очевидно, ему было тяжело, и Букреев, прекратив разговор, въехал на мост. Копыта застучали по доскам, кони приободрились, но, перейдя мост, окунулись по бабки в жидкую грязь. Мингрельцы, ехавшие на волах к городу, сидели под бурками, как птицы.

В городе, по бровкам каменных мостовых, с тихим ворчанием катилась как бы уставшая вода. Несколько краснофлотцев, подкатав брюки, перебегали улицы. Под зонтиками возвращались с базара две привлекательные женщины с кошелками, наполненными оранжевыми мандаринами первого сбора. Женщины мило улыбались, оглядываясь на молодых приветливых ребят в гвардейских бескозырках, на которых было начертано: «Красный Крым».

У почтово–телеграфного отделения Букреев соскочил с лошади.

— Выведи коней. Ишь, как мы их нагрели. Да смотри, не давай пить, Хайдар! Видишь, тянется. Ни в коем случае не дай напиться.

Хайдар поддернул поводом уздечки нагнувшуюся к луже кабардинку и прикрикнул на кобылицу, когда она пыталась вырвать повод из его рук.

— Балует! — сказал пожилой крестьянин, проходивший улицей.