Огненная земля

Звенягин уточнял обстановку с Букреевым. Вошедшего Шалунов а он поманил к себе; тот шагнул на цыпочках и опустился возле него. Звенягин положил руку на плечо Шалунову и внимательно смотрел на Баштового, азартно разъяснявшего расчеты высадки. Все было заранее обсуждено, и Звенягин с трудом воспринимал причины возбуждения начальника штаба. Почти ничего не менялось, несмотря на то, что ветер усиливался и низкобортные мотоботы могло залить, несмотря на то, что на том берегу, в пункте высадки, агентурная разведка обнаружила еще одну роту и две батареи; в Керчь перебрасывались германские солдаты, доставленные воздухом из Франции. Ничего нельзя было изменить. Пересматривай — не пересматривай нагрузку судов, но их больше не станет. Все расписано и рассредоточено в разных пунктах погрузки. Кроме авангардного батальона Букреева через пролив перебрасываются дивизия Гла- дышева, батальон Краснознаменной бригады морской пехоты и гвардейская стрелковая дивизия.

Можно облегчить суда, сняв часть людей для второго броска. Но тогда расчленилась бы ударная сила батальона. Звенягин одобрил Букреева, категорически требовавшего не дробить батальон, «удар нанести сжатым кулаком, а не растопыренными пальцами». Так действовал и Куников перед высадкой на Мысхако. Куников своего не уступал, горячо «выторговывал» у командира высадки каждое лишнее место на корабле.

Батраков и Линник тихонько занимались своим делом. Нужно было проверить и передать политотделу письменные клятвы, данные десантниками. Звенягин знал: в предыдущих десантах случаи нарушения клятвы были редки. За выполнением клятвы, помимо командиров, следили сами моряки и обычно наказывали клятвопреступников смертью.

Звенягин подтолкнул комиссара и попросил показать ему клятву командира батальона. Батраков передал фотографическую карточку Сталина, на обороте которой букреевским почерком было написано:

«Дорогой Иосиф Виссарионович! Мне поручена почетная и ответственная задача командовать батальоном морской пехоты в десантной операции по освобождению родного Крыма. Я как офицер–большевик даю Вам, товарищ Сталин, клятву, что не пожалею своих сил, крови, а если потребуется, и жизни для победы над злейшим врагом человечества — германским фашизмом. За все муки наших родных — отцов, матерей, жен и детей — буду мстить беспощадно…»

Звенягин держал в руках глянцевитый лист бумаги с портретом Сталина. Простые слова клятвы вдруг стали дли него как бы физически ощутимы. Вспомнилось появление Букреева в Геленджике, его черные испытующие глаза и весь он, собранный и настороженный перед новыми незнакомыми людьми, вспомнилась могила Куникова и речь, по смыслу напоминавшая эти слова клятвы: «Не пожалею своих сил, крови, а если потребуется, и жизни». Букреев, поклявшийся пожертвовать всем, даже жизнью, сидит сейчас весело–возбужденный, деловитый, и ничего трагического не заметить на его смуглом лице. Звенягин невольно пощупал свою небритую бороду. Хорош, видно, он со стороны. Черный, одичавший. Смотреть противно.

— Прочитал?

— Прочитал, Батраков.

— Давай‑ка сюда…

— Подожди… А еще?

— Что еще?

— Еще покажи!

— Интересуешься политработой? Полезно. Вот прочитай, краснофлотец Зубковский.

— Автоматчик, что ли?

— Пэтээровец.

Звенягин читал вначале текст размашистый, как будто ухарски распахнулась матросская душа, но затем буквы сдвигались в словах и строчки притирались друг к другу. Человек задумался, посерьезнел, может, даже мелкие росинки пота выступили на лбу, и весь он душевно собрался и медленно гравировал каждое слово, наполнял его огромным смыслом.«Я клянусь тебе, дорогой товарищ Сталин, и тебе, горячо любимая Родина, что не пожалею своих сил и жизни для борьбы с заклятыми врагами — немецко–фашистскими захватчиками. Буду драться до тех пор, пока сердце 'бьется а моей груди».

— Зубковской — молодой парень? — прочитав, спросил Звенягин.

— Молодой.

— С какого корабля?

— Не помню… Линник, не помнишь, откуда Зубковский?

— С «Червонной Украины».

Звенягин знал матросов «Червонной Украины». Экипаж «Червонки», как называли свой крейсер моряки, сошел на сушу с клятвой отомстить за свой погибший корабль. «Червонцы» дрались под Севастополем, на перевалах, летали на транспортных самолетах в Донские степи навстречу наступавшим войскам 6–й германской армии, бились за Сталинград, за Волгу. «Червонцев» знали и в морской пехоте и в воздушно–десантных частях, это были бесстрашные разведчики и опытные охотники за «языками». «Червонцы» мстили за свой корабль и мечтали построить такой же корабль. Среди моряков гуляла легенда о моряке с «Червонки», которого в боях под Сталинградом увидел и узнал сам Сталин (ведь он был некогда на крейсере у них) и обещал построить новый, еще лучший крейсер и назвать его «Червонной Украиной».

…Линник мастерил самокрутку со старательностью и бережливостью к каждой крошке табака, свойственной людям, пожившим в нужде и простоте. Шалунов попросил у Линника кисет и тоже закурил. Дым плохого и крепкого табака повис полотнами. У Звенягина закружилась голова.

— Брось курить, Шалунов.