Огненная земля

Батраков оторвался от бинокля и поддал плечом парторга.

К ним шли все те же бесстрашные сторожевики, морские охотники, тральщики, тендеры, мотоботы. Но это был флот. Поддержка, подходившая от своего, родного моря, в самую нужную минуту.

— Давай к ребятам, чертило. Что хочешь делай: кричи, кувыркайся… но чтобы люди знали. Наши идут!

Линник скользнул по комиссару веселым взглядом, и смешно, как‑то по–мальчишески подпрыгивая, убежал.

«Рад старичина. Теперь еще, пожалуй, сумеет повидать свой Херсон».

Батраков, расправив свои не такие уж широкие плечи, пошел по траншее, налево, на участок Курилова и Цыбина.

Батраков хорошо помнил, когда к Севастополю в памятный день начала второго штурма подошла эскадра тяжелых кораблей. Тогда корабли подоспели и выручили их в самую критическую минуту. Крейсера и эсминцы открыли огонь из мощных корабельных орудий.

— Держаться, ребята! Не подкачать, куниковцы!

Комиссар шел нарочито неторопливо. Он нагибался к раненым и ободрял их все теми же словами: «Наши подходят, корабли». Когда близко падал снаряд, он бросался на землю, ощущая и ладонями, и лицом ее, сырую, тяжелую, животворно–новую. Перележав сколько нужно, поднимался, отряхивался, как гусь на бережку, и продолжал свой путь. Все больше и больше раненых; они были перемешаны с окровавленными и похолодевшими уже телами. Невдалеке рукопашная. Слышалась стрельба, на–коротке в упор, перекатный рокот боевых кличей, которыми поддерживали себя воины всех времен и народов.

Пулеметчики со скошенными улыбками, застывшими на лицах, сберегая патроны, выстукивали короткие, злые строчки, стараясь пригнуть перебегавших по полю немецких солдат.

Горбань появился в изорванном обмундировании, с разбитыми руками.

— Ты что это? — прокричал ему Батраков. — Что такое?

— Я их… Я их…

Он больше ничего не мог вымолвить. Желваки бегали под кожей скул, как свинцовые шарики, зубы ознобно стучали.

— Сашка! Корабли! Видишь, чертило?

— Вижу… Все видят… И они видят…

Он быстро слизал кровь с разбитых до костей суставов рук, сплюнул.

— Так будет ладно… Он меня грызть взялся. Я его кулаками. Посек руки до маслов.

— Успокойся. Ну? Беги навстречу к десанту и нацель их сюда.

Горбань встрепенулся, вгляделся непонимающими глазами. Батраков нарочито грубо повторил приказание, и тогда Горбань, поняв, что от него требуют, прихватил зубами ленточки бескозырки и побежал.

…Корабли вел Курасов. Он командовал уверенно и жестко. Он развернулся фронтом, чтобы достичь наибольших скоростей и одновременно высадить десантные группы. Курасов хотел походить сейчас на Звенягина, и перед ним, как живой, стоял сраженный комдив с горькой своей последней улыбкой.

Нет, не царь Митридат и не крылатые скифы витали над двумя полуостровами, над этим древним проливом. Дух Павла Звенягина, оскорбленный и неотмщенный, носился здесь.

Когда над головой Курасова проревели штурмовые самолеты, поднятые с кубанских аэродромов, он невольно вздрогнул. Тени машин летели туда, куда всей своей жизнью воина стремился Звенягин. На запад! Штурмовики легко пересекли пролив и как бы упали на Огненную землю.

Курасов прорвался к самому берегу и удовлетворенно увидел россыпь морской и армейской пехоты, выброшенную с кораблей как будто гигантскими горстями.

Разозленные утренней неудачей, собравшие себя для удара по врагу, десантники молниеносно достигали берега бродом и вплавь.

Курасов следил в бинокль за тем суденышком, где была Таня. Приметный мотобот, камуфлированный черным и желтым, с Букреевым, поднявшимся на носу во весь рост, высоко подняла волна и боком выбросила на пляж. Вторая волна подхватила мотобот опорожненным и сразу отнесла от берега. Курасов искал Татьяну, но неуклюжие, одинаково одетые фигурки сразу залегли и пропали из глаз. Совместная, плечо к плечу, боевая жизнь, о чем (мечтала Татьяна, окончилась. У каждого из них было свое дело, и с каждым кабельтовым на пути к Тамани Таня удалялась от него все дальше и дальше.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Плетение проржавевшей колючей проволоки, натянутой на сырые столбы, и за ней немецкое минное поле — сюда отнесло мотобот Букреева.

Мотобот подбросило к берегу. Первым выпрыгнул Букреев и за ним — моряки «тридцатки».

Впереди простиралось замытое волнами и покрытое крупнозернистым песком и камнями минное поле. Казалось чутьем угадывались бугорки, где поджидали мины. Противник обстреливал берег и при высадке сгустил огонь точно, по целям.

Букреев бросился вперед и с разгона перепрыгнул «колючку», натянутую в два кола. Перепрыгнув первое препятствие, Букреев видел косые взлеты песка — шов крупнокалиберных пулеметов. Их накрывали. Моряки залегли. Он оглянулся и увидел распластанных на песке людей, мотобот, отшвырнутый на гребень, боцмана, бежавшего зигзагами от носа к корме, и только что вынырнувшего на берег Кондратенко. Вода струями стекала с его плеч, с автомата, с дисков.

— За мной! — крикнул Букреев, рассерженный заминкой.

Кто‑то, повинуясь его приказанию, перепрыгнул проволоку и побежал по минному полю.

— Таня!