Огненная звезда и магический меч Рёнгвальда

Торгейр пришел в себя и сразу выхватил меч, но было уже поздно. Хельга отступила, оставила проход открытым, а Торольф легко и быстро, так быстро, что она не успела ударить, проскочил между женой и очагом к своему мечу, не вытаскивая его из ножен, сделал отмашку, и ножны слетели сами, ударив Хельгу по лицу, а Одноглазый оказался уже рядом с Торгейром. Но как хорошо тот владел кинжалом, так же плохо общался с мечом. Одного ложного выпада хватило, чтобы помощник сделал шаг не в ту сторону, и быстрая горизонтальная отмашка распорола ему живот. Все закончилось.

Торольф хотел сразу же расправиться и с Хельгой, но вовремя остановил руку. Ее следовало еще спросить кое о чем. А спрашивать у мертвых бесполезно.

В дверь вбежали привлеченные шумом трое воинов. Торольф сразу определил, что это воины не из тех, что прибыли с женой.

– В цепи эту убийцу и в подвал… – распорядился ярл. – И палача позвать из Ослофьорда. Допрашивать ее я буду сам. Тех… Семь десятков, что с ней прибыли… Сразу на мыс… По десяткам распределить в разные концы… Пусть русов встречают… И присматривать за ними внимательно, если что-то будет не так, пусть арбалетчики расстреляют их…

Хельга в дверях обернулась:

– Ты умышленно послал Снорри на смерть. Я это знаю…

– На смерть умышленно я пошлю только тебя… – сказал Торольф и вдруг улыбнулся, почувствовав прилив сил. Пальцы рук его больше не дрожали. Этот маленький эпизод вернул Одноглазому способность ясно мыслить и действовать адекватно обстановке. Он родился воином и всю жизнь был воином. И даже такая небольшая схватка вернула его в мир воинов. То есть Торольф Одноглазый стал самим собой – энергичным, предприимчивым, хитрым и хищным…

* * *

Гунналуг, проводив взглядом четверых стражников, верхом выезжающих за ворота, опять же взглядом проверил, как пятый стражник закрыл за ними ворота, послушал быстро удаляющийся цокот копыт и только после этого вернулся в башню. Там, на первом этаже, между спуском в подвал и комнатой кузнеца Торкеля помещалась еще одна маленькая комнатушка, отданная под жилье старой колдунье Торбьерг. Судьба этой старухи была чем-то похожа на судьбу Торкеля. Старуху обвинили в наведении порчи на дочь одного из младших ярлов Дома Синего Ворона и по приговору старшего ярла должны были посадить на кол, но Гунналуг тогда сумел отследить, что сглаз был наведен с другой стороны, он даже знал с какой, но сказал это ярлу только на ухо. Ярл, однако, поверил и отдал колдунью Гунналугу в помощницы.

Помощница, конечно, из Торбьерг была никакая. Правда, это именно она делала порошок для магических огненных треугольников, про которые Гунналуг знал из книг, но которыми раньше не пользовался. А Торбьерг пользовалась и научила этому тогда еще довольно молодого Гунналуга. Но в целом она, сама будучи колдуньей совершенно безграмотной и неумелой, постоянно ругала за неумение Гунналуга. Он, зная свою действительную силу, которую Торбьерг из-за своей слабости просто прочувствовать не могла, относился к старухе снисходительно и все терпел. Когда птица сидит на высокой скале на склоне горы, на которую в первый раз едва-едва взлетела, и посматривает на мир под собой, она себя считает самой высокой, вообще не принимая в расчет гору. Гунналуг чувствовал себя горой, а старая колдунья была птицей, что сидит на склоне и даже не смотрит на вершину, потому что туда взлететь с ее крыльями невозможно. Тем не менее старая Торбьерг была представительницей совсем другой школы, хотя, скорее всего, как и все колдуны, имела в корнях основу, уходящую в землю Туле, и эта другая школа иногда, посредством советов старухи, давала свой урок уже опытному и могущественному Гунналугу. Беда была в том, что у старухи не было системы, по которой ее учили. И в одних областях магических знаний она была на высоте, в других полностью проваливалась, и это не давало ей возможности обрести действительную силу.

Сколько лет было колдунье Торбьерг, никто не знал. Гунналугу казалось, что в его молодые годы она уже была глубокой старухой, которую пора отправлять на погребальный крадо. Но он сам теперь далеко не молод, а старая Торбьерг совсем не изменилась. Ну разве что двигаться ей стало труднее, и теперь она уже не поднималась в комнату к Гунналугу, как было еще с десяток лет назад. Тогда она поднималась, чтобы посмотреть за работой темнолицего колдуна. Смотрела, если он разрешал, спрашивала, и он, если был в настроении, отвечал. Потом она начинала ворчать, потом и откровенно ругаться, обвиняя Гунналуга в магической безграмотности. И тем не менее порой советы Торбьерг давала ценные, и Гунналуг этими советами пользовался.