Огненная

И тут заметила детали, которые превратили зрелище в повествование. На земле валялся ее скрипичный футляр – открытый и весь измаранный в грязи. Рядом лежали остатки скрипки. Она была раздавлена, разломана почти до неузнаваемости, кобылка врезалась в деку, будто от свирепого, яростного удара сапогом.

Отчего-то это оказалось больнее, чем стрела в плече. Файер отшатнулась к Малышу и уткнулась лицом ему в лопатку: сдержать катящиеся по лицу слезы она оказалась не в силах, но все же не хотела, чтобы Бриган их видел.

Принц резко выругался за ее спиной. Кто-то – кажется, Муза – положил ей на плечо носовой платок. Пленник все еще вопил, несмотря на распухший окровавленный рот, – теперь, заметив Файер, он принялся кричать кошмарные вещи о ее теле и о том, что сделает с ней. Бриган ринулся к нему.

«Не бейте его больше, – отчаянно подумала Файер, – Бриган, пожалуйста». От скрежета кости о кость слезы ее начинали литься снова. Бриган выругался еще раз, а потом резким тоном отдал приказ, и по неожиданно ставшим нечленораздельными воплям Файер поняла, что кричащему завязали рот. Затем его утащили в сторону крепости – принц и несколько ее стражей последовали за ним.

Внезапно наступила полная тишина, в которой Файер услышала собственное прерывистое дыхание. По-прежнему уткнувшись в шею Малыша, она попыталась заставить себя успокоиться. «Ужасный человек, – мысленно сказала она в густую гриву. – Ужасный, ужасный человек. Ох, Малыш. Какой ужасный человек».

Малыш тихо фыркнул и успокаивающе обслюнявил ей плечо.

– Я так сожалею, миледи, – сказала Муза у нее за спиной. – Он застал нас врасплох. С этого момента мы не будем подпускать к себе никого, кроме посланников командующего.

Файер вытерла лицо платком и полуобернулась к начальнице стражи. Было слишком тяжело смотреть на кучу щепок на земле.

– Я вас не виню.

– А командующий будет. И правильно сделает.

Файер выровняла дыхание:

– Мне следовало понимать, что игра может их спровоцировать.

– Миледи, я запрещаю вам себя винить. Я серьезно. Запрещаю.

Файер с улыбкой протянула ей платок:

– Спасибо.

– Это не мой, миледи. Это Нила.

– Нила? – Это был один из ее стражей.

– Командующий взял его у Нила и дал мне, чтобы я передала вам, миледи. Оставьте себе. Нил без него обойдется, у него этих платков тысячи. Эта скрипка очень дорогая, миледи?

Да, была. Но Файер дорожила ею не из-за цены, а потому, что это было напоминание о неожиданном и странном проявлении заботы. А теперь его нет.

– Не важно, – рассудительно проговорила она, не отрывая взгляда от платка Нила. – Командующий не ударил его. Я попросила мысленно, и он остановился.

Муза покорно сменила тему:

– Меня это удивило. Понимаете, как правило, он не поднимает руки на своих воинов. Но тут мне показалось, что правило сейчас нарушится. Лицо у него было убийственное.

А еще он подумал о том, чтобы найти ей платок. И разделил ее тревогу за коня. Три добрых поступка.

Файер вдруг осознала, что боялась Бригана, боялась, что ей будет больно видеть ненависть того, кто ей невольно нравился. К тому же ее приводила в смущение его резкость, его непроницаемость. Смущение она все еще чувствовала. А вот страх пропал.

Остаток дня они скакали очень быстро, а с наступлением ночи остановились на плоской каменной равнине. Вокруг все обросло палатками и кострами, – казалось, они простираются во все стороны бесконечно. Файер думала о том, что никогда еще не была так далеко от дома. Она точно знала, что Арчер скучает по ней, и это знание делало немного меньше ее собственную тоску. Он ужасно разозлился бы, если бы узнал о судьбе ее скрипки. Обычно его ярость ее тяготила, но сейчас она желала ее. Если бы Арчер был здесь, она черпала бы силу в его огне.

В скором времени взгляды расположившихся неподалеку воинов все же загнали ее в палатку. Она никак не могла перестать думать о словах того человека, который сломал ее скрипку. Почему ненависть у мужчин так часто ведет к мыслям об изнасиловании? В этом проклятие ее чудовищной силы. Если одних мужчин власть красоты превращала в марионеток, то других – в неконтролируемых безумцев.

Чудовища вытаскивают на свет все самое гадкое в людях, и особенно чудовища-самки, потому что желание порождает бесконечные извращенные способы выражения злобы. Ее облик дурманил тех, кто слаб. А разве может одурманенный человек держать под контролем любовь или ненависть?

Пять тысяч сознаний придавливали ее к земле.

Мила и Марго, конечно, вошли в палатку вслед за ней и сели рядом, не убирая ладоней с рукоятей клинков, – молчаливые, настороженные и откровенно скучающие. Файер было стыдно за то, что она оказалась такой тяжелой обузой. Если бы только можно было выбраться к Малышу незамеченной. Или вообще привести его сюда.

В палатку заглянула Муза:

– Прошу прощения, миледи. От разведчиков пришел воин, хочет одолжить вам свою скрипку. Командующий за него ручается, но говорит, чтобы мы спросили вашего мнения, прежде чем пускать его к вам. Он снаружи, миледи.

– Действительно, – удивилась Файер, почувствовав незнакомца среди стражников, – кажется, он неопасен.