Огненная

– По-прежнему есть риск, что сигнальные огни, о которых говорил Гентиан, зажжет Маргда, – говорил сейчас Бриган. – Или Нэша все же попытаются убить. Всем держать ухо востро, не терять бдительности. Возможно, в какой-то момент будет удобнее, если головорезы Маргды и Гентиана начнут исчезать, понимаете? – Он повернулся к Файер. – Как тебе безопаснее всего будет вернуться в свои покои?

Файер заставила себя обдумать вопрос.

– Так, как я из них сбежала. Позову слугу с тележкой и спущусь на подъемнике, а к себе залезу через окно. – А потом ей предстоит целая ночь все того же кошмара: придется следить за Маргдой и всеми на свете, сообщать Уэлкли, стражникам – всем, – кто где находится, кого нужно схватить, кого убить, чтобы Бриган смог добраться до Половодного форта, а его гонцы – до северных земель, чтобы никто не докопался до правды и не бросился за ними в погоню. Чтобы никто не зажег огней.

– Ты плачешь, – сказала Клара. – Носу от этого будет только хуже.

– Это не настоящие слезы, – поспешила заявить Файер. – Просто от усталости.

– Бедняжка, – вздохнула Клара. – Попозже я приду в твои комнаты и останусь с тобой на ночь. А теперь тебе пора, Бриган. В коридоре чисто?

– Дай мне минуту, – сказал Бриган сестре. – Мне нужна одна-единственная минута наедине с леди Файер.

Брови Клары взлетели вверх, но она без единого слова выскользнула в соседнюю комнату.

Бриган закрыл за нею дверь, а потом повернулся к Файер.

– Миледи, – сказал он торжественно. – У меня к вам просьба. Если случится так, что я погибну в этой войне…

Вот теперь слезы Файер стали настоящими – и их было не остановить. Не до того сейчас. Все случилось слишком быстро. Она прошла через комнату, обвила его руками и прижалась, отвернувшись, потому что резко осознала, как неудобно выражать человеку всю силу своей любви, когда у тебя сломан нос. Он крепко обнял ее, тяжело и часто дыша в шелковые огненные волосы, гладя их, а она прижималась к нему до тех пор, пока паника, утихнув, не превратилась в нечто отчаянное, но терпимое.

«Да, – подумала Файер, поняв, о чем он хотел просить. – Если ты погибнешь, я сохраню Ханну в своем сердце. Обещаю, я не оставлю ее».

Отпустить Бригана было нелегко, но она заставила себя. Через мгновение его уже не было.

Пока Файер ехала в тележке, слезы ее прекратились. Она достигла точки такого абсолютного оцепенения, что все, кроме единственной живой нити, связывающей ее с дворцом, замерло. Это было похоже на сон, на бессмысленный парализующий кошмар.

Так что когда она, выбравшись из окна, коснулась ногами веревочной лестницы и услышала внизу, на земле, странный блеющий звук – прислушавшись, она уловила тявканье и узнала Пятныша, который будто бы скулил от боли, – двинуться вниз, к Пятнышу, а не наверх, в свои покои, к безопасности, ее заставил не рассудок. Это было какое-то тупое оцепенение, упрямая, бездумная нужда убедиться, что с собакой все хорошо.

Мокрый снег превратился в легкий снегопад, и вокруг зеленого домика все мерцало, а с Пятнышом что-то было не так. Он лежал на тропе, поскуливая, беспомощно вытянув переломанные передние лапы.

И сознание его было полно не только боли. Ему было страшно, и он пытался, упираясь задними лапами, ползти в сторону дерева, того самого гигантского дерева, раскинувшегося в саду.

Так не должно быть. Случилось что-то плохое, что-то жуткое, невероятное. Файер принялась исступленно прочесывать темноту и дотянулась до зеленого домика. Внутри спала ее бабушка. А еще – ночные стражи, и это было неправильно, потому что ночным стражам не положено спать.

И тут Файер вскрикнула от ужаса, почувствовав под деревом Ханну, – она была в сознании, но страшно замерзла, и с ней был еще кто-то – кто-то жестокий, и он делал ей больно. Она была зла и напугана.

Файер, спотыкаясь, бросилась к дереву, отчаянно потянувшись к разуму того, кто мучил Ханну, чтобы остановить его. «Помогите мне, – послала она мысль стражам, ожидающим ее наверху. – Помогите Ханне».

В сознании промелькнул образ туманного лучника. В грудь ударило что-то острое.

Мир поглотила тьма.

Часть третья. Одаренный

Глава двадцать шестая

Она пришла в себя от криков птицы-чудовища и встревоженных человеческих голосов. Пол скрипел и покачивался. Значит, это повозка, холодная и сырая.

– Это из-за ее крови, – прокричал знакомый голос. – Хищники чуют ее кровь. Вымой ее, накрой чем-нибудь, мне плевать как, просто сделай так, чтобы они заткнулись…

Птичьи и человеческие крики все звенели в воздухе, над ней кто-то завозился. На лицо вылилась вода, заставив закашляться, кто-то вытер ей нос, и от ослепительно-острой боли все вокруг завертелось. Ее разум провалился обратно в темноту. «Ханна? Ханна, ты…»

Она снова очнулась, по-прежнему ища Ханну, будто ее разум застыл в полукрике, ожидая, когда к ней вернется сознание. «Ты здесь, Ханна? Ты здесь?»

Ответа не было, и ей не удалось дотянуться мысленно до девочки.

Она отлежала руку, выгнутая шея едва поворачивалась, лицо пульсировало, и – холод, везде царил опустошающий холод.