— Может быть, вы можете что-то прояснить по поводу претензий, которые вам предъявил нападавший? Возможно, у вас есть какие-либо сведения, связанные с вопросами, которые он вам задавал?
— Нет, ничего такого мне не известно.
Лейтенант вопросительно посмотрел на капитана, ожидая, что тот что-либо добавит. Но капитан отрицательно мотнул головой, и лейтенант отключил стереокамеру.
— Всё ясно как белый день, — резюмировал лейтенант. — Парень свихнулся.
— Вы, правда, так думаете? — спросил я, отхлёбывая кофе.
— Других вариантов у меня нет. Первое, — лейтенант принялся загибать пальцы: — мы связались с его супругой, а также с работодателем: везде дают положительные характеристики. Ни коллеги, ни близкие даже слышать не хотят о том, что он может быть каким-то образом связан с преступным миром. Второе, наше досье на него считай, что пустое: пара штрафов за нарушение правил дорожного движения — вот и всё, что у нас на него есть. Да и штрафы — чепуха полнейшая: превышение скорости и ещё что-то в этом роде, что, в общем-то, неудивительно для профессионального таксиста. Третье, — лейтенант улыбнулся, — пистолет — ненастоящий…
— Вот как? — удивился я. — А выглядит…
— Совершенно верно, — подтвердил лейтенант, — выглядит очень натурально. Но, слава богу, это всего лишь макет, игрушка, выполненная из металла. По утверждениям таксиста, эту железяку забыл в машине один из клиентов пару недель назад. Он хотел вернуть игрушку владельцу, да никак не мог припомнить, кто её оставил.
— Любопытно.
— Ну, и кроме того, сам нападавший до сих пор находится в состоянии шока от содеянного. Он только и делает, что твердит одну и ту же фразу: «Ума не приложу, что на меня нашло». Сначала мы подумали, что это последствия удара головой — следует заметить, нехило вы ему врезали. Но потом мы засомневались и подключили врачей. Сейчас с ним работают психиатры. Я уже почти не сомневаюсь, что они найдут какие-нибудь отклонения. Думаю, реальный тюремный срок ему не грозит, обойдётся лечением в клинике.
— Я нисколько не против, — сообщил я. — Разумеется, если его поведение не опасно для окружающих.
— Это радует, — вступил в разговор капитан. — Умение прощать — великий талант. Тем более, когда речь идёт о человеке, который не в себе. Ваша миролюбивая позиция в этом вопросе может спасти парня.
Его слова мне польстили. Приятно осознавать себя человеком, от решения которого зависит судьба другого. Я великодушно подтвердил:
— Да, это так.
Однако моя командировка вновь оказалась под вопросом. Я опять представил себе измученное лицо шефа и решил, что не хочу его расстраивать.
— Единственное, что меня действительно смущает, — сказал я, — так это моя командировка. У меня вылет через несколько часов. Буду отсутствовать неделю, а может быть и две. Разрешат ли мне вылететь? Не понадоблюсь ли для дачи дополнительных показаний или для участия в других процедурах?
— Нет-нет, — уверил меня капитан, — неделя и даже две погоды тут не сделает. Можете со спокойной душой ехать в командировку. В крайнем случае, мы свяжемся с вами по видеофону. А так — вы дали вполне исчерпывающие показания, думаю, нет смысла ожидать в этом деле каких-то новых фактов.
Я соврал. Командировка была не единственным обстоятельством, которое меня смущало. Вся эта история выглядела сейчас странной. Была какая-то натяжка в словах обходительных полицейских.
В один момент внутри даже зародилось подленькое подозрение: уж не заодно ли они с опростоволосившимся таксистом? Не прикрывают ли своего подельника? Послушать их — так всё гладко и понятно. Мутная история, странная.
Впрочем, я тут же отмёл эту мысль, это было бы уже слишком. С какой стати таксисту на меня охотиться? И с чего бы полицейским его прикрывать? Нет, чепуха всё это, ерунда, надуманно и уж совсем неубедительно.
Но было что-то в этой истории, какие-то детали, неподдающиеся логическому объяснению.
Между тем, стражи порядка, кажется, закончили и готовы были распрощаться. А это означало, что времени у меня совсем не оставалось. Я лихорадочно соображал, за что бы ещё зацепиться.
— Послушайте, — вспомнил я, — а ведь таксист говорил о докторе Кальвин. Он так и спросил: зачем ты ходил к доктору Кальвин? Откуда он про неё узнал, если он сумасшедший?
— Ну, — протянул лейтенант, — это очень просто. Во-первых, наличие психического заболевания ещё не говорит о том, что человек не способен на адекватные действия. Самые страшные маньяки зачастую ведут себя весьма рассудительно: могут месяцами следить за жертвой, собирают нехилое досье на неё, нередко действуют не хуже профессиональных детективов. Тот факт, что сейчас таксист ничего не помнит, не отвергает этого предположения, а скорее, говорит о степени его невменяемости. А это нисколько не противоречит нашей гипотезе. Даже наоборот — свидетельствует в её пользу, ибо психическое помешательство зачастую сопряжено с целеустремлённостью пациента, его осторожностью и дотошностью.