МИЛИЦИОНЕР: Я посмотрел, лезвие длинное. Нельзя тебе с таким по Москве ходить.
СУЛТАН: Хорошо, парень, мне нельзя, себе бери.
Пост ГАИ.
Андрей с гаишником, невдалеке автомобиль, в нем второй гаишник.
АНДРЕЙ: Поверь, старшой, забыл техпаспорт.
ГАИШНИК: Кто в машине?
АНДРЕЙ: Родственники. На похороны едем.
ГАИШНИК: Кого хороним?
АНДРЕЙ: Уважаемого человека. Торопимся. Слушай, пропусти, а? Давай в твою машину сядем, скажу что-то важное.
ГАИШНИК: Ну, пойдем, раз важное.
«Газель».
ЛЮБА: А если не отпустят?
ГИТЛЕР: Кабан, за руль прыгнешь, если че.
КАБАН: Понял.
ЛЮБА: А Андрей?
ГИТЛЕР: Отобьем. Упадешь на пол, как на них попрем, и держись за сидушки.
КАБАН: Если перебьют нас – ты плечевая, на трассе подсела, нас не знаешь. Ясно?
ЛЮБА: Не перебьют. Вон он, обратно идет.
АНДРЕЙ: Дальше нельзя на машине. Пока я его укатывал, им по рации сбор объявили, ориентировки будут давать, операция. Дал штуку, протер про авторитетного человека, из цыган. Он дорогу показал объездную, попробуем по ней.
ГИТЛЕР: Потом что?
АНДРЕЙ: По телефону вычислят хату, гребня этого найдут, привязанного, на ферму заедут, и к матери ее, во Владимир. В Крыму начнут пробивать, кто я и что. Узнают, что ебучий Хоронько, Николай Иваныч, по пьяни паспорт утерял, альбомы просмотрят, со свидетелями. Опознают. Может, соседа расколют, что оружие мне продал, он, черт тупой, явку напишет, с перепугу. Не сразу, конечно, но установят.
КАБАН: Вроде, так нельзя, не позволяет техника.
АНДРЕЙ: Позволяет. Меня так вычислили. Гулял с мобилкой вокруг дома одного, присматривался, а охрана сканировала все вокруг, через мусоров, получала с сотовой станции данные. Едва ушел, со стрельбой.
ГИТЛЕР: Далеко забрался, Андрюха. Сейчас что?
АНДРЕЙ: По объездной километров двадцать, «Газель» в овраг, и пешком до города. Машину там купим, оформим на Кабана, поедем как белые люди, с документами.
ГИТЛЕР: Куда поедем?
ЛЮБА: Мать нужно с собой забрать.
КАБАН: Да кому она в хуй вперлась, мать твоя? Придут мусора, попиздят, да и все на этом. Дочь взрослая, уехала, знать не знаю. Ну, хату прошмонают, на крайняк, и все.
ЛЮБА (
ГИТЛЕР: Кабан прав. Ни хуя мусора от нее не узнают, она нас не знает и не видела.
ЛЮБА: Не в них дело. Другие придут.
КАБАН: Какие другие?
ЛЮБА: Пострашнее вас. Совсем черные.
АНДРЕЙ: Опять приснилось чего?
ЛЮБА: Мать сказала. Бойтесь черных людей, что живут убийством.
КАБАН: Может, она про спецназ? Про «Альфу» или там «Рысь» какую-нибудь?
ГИТЛЕР: Позвонить ей нельзя? Пусть подматывает кишкотуру и валит, а мы подхватим где-нибудь по дороге.
ЛЮБА: Она сама не уйдет.
АНДРЕЙ: Почему?
ЛЮБА: Там место особое. Когда дом покупали, долго искали. Она со двора не любит выходить, не сможет сама уйти, сила не выпустит. Дойдет до вокзала и вернется.
АНДРЕЙ: Совсем чудеса. А она в себе, мать-то?
ЛЮБА: По вашему – не совсем, а по-настоящему – в себе, еще как.
Палата Дыбенко.
Милиционеры ужинают, Дыбенко спит.
Милиционер режет хлеб отобранным у Султана ножом.
Внезапно он одергивает руку и кричит от боли, хлещет кровь, нож падает на пол.
Крупным планом – отрезанная фаланга пальца, с ногтем, хлеб заливается кровью.
Нож на полу, в крови.
«Газель».
АНДРЕЙ: Ладно, заберем, не плачь, Любка. Там, может, и отсидимся, в области. В Вязниках у меня кент был когда-то. Может, в деревне какой-нибудь или на даче, там срубы в лесу, зимой пустуют.
ГИТЛЕР: Сколько сидеть?
АНДРЕЙ: Я бы до весны, а вы – как хотите.
КАБАН: Правильно, зиму пересидим, а потом по одному разбежимся.
АНДРЕЙ (
ЛЮБА: Мама! Мама, все плохо, бежать надо… Мама, они ругаются, когда я с тобой на нашем говорю… Я виновата… Прости… Мама, ты можешь уйти? Мама, закройся дома, не открывай никому. Мы приедем. Скоро, завтра. Мамочка, прости
Ресторан, много народа, шумно, за столиком молодой человек, кавказец, к нему подсаживается такой же молодой человек, русский.
На столе графин с водкой, закуска, минеральная вода.
РУССКИЙ (
КАВКАЗЕЦ: Откуда знаешь?
РУССКИЙ (
КАВКАЗЕЦ: Ясно.
РУССКИЙ (