– Ну?! Как тебе? Девке двадцать лет. По их меркам – старуха. But who cares? – зачем-то переходит на английский. А ведь и правда. Кого это волнует? Уж точно не Гатоева. Ну не ее же возрастом и красотой он руководствовался, прося руки этой девочки? Господи боже мой.
Отвернуться бы. Но я во все глаза пялюсь. И пусть не вижу ничего кроме темной макушки, все равно не могу отлепить от нее взгляда. Что хочу разглядеть? Красоту? Так опять же в их случае она ничего не решает. Последнее дело – загоняться на этот счет, искать в себе причины случившегося. Потому что у этого в принципе нет никаких объективных причин. Как нет и ответа на вопрос – а зачем вообще это было?
– Я хочу уйти. Ты позволишь?
Дергаюсь, скидывая его руку. И счастье, что Сидельник меня не пытается удержать. Потому что я бы, наверное, и в драку полезла, лишь бы этого больше не видеть. В безобразную бабскую драку.
Покидаю ложу и бегу вперед, не разбирая дороги. Во рту металлический привкус крови. Сердце в мясо.
– Выход там, – направляет меня какой-то мужик. Может, кто-то из свиты Сидельника, я не знаю. Да и в принципе не задаюсь я таким вопросом. Подсказали, как выйти на воздух, и ладно. Потому что он заканчивается… И я хриплю, будто меня душат. Уже на улице приваливаюсь к прохладной стене.
– Поехали, – командует Сидельник.
– Зачем?
Правда, не понимаю. Зачем это все.
– Расскажешь, о чем он тебя выспрашивал.
– Яр… Мы не говорили о тебе, прости. Хотела бы рассказать, да нечего. Хочешь – верь, хочешь – нет. Мне все равно. А теперь убери от меня свои руки. Мне нужно подумать…
– Не дури.
– Просто отвали от меня, твою мать! – ору, срываясь в тоненький плач. – Все от меня отвалите…
Глава 18
Конечно, Яру плевать на мои просьбы.
– Высажу у дома, а там делай что хочешь, – зло бросает он. Тянет к машине, сам открывает дверь. А над головой грохочет! Раскатистый гром резонирует с шумом внутри. Молнии прошивают небо длинными кривыми строчками. Какое-то время едем молча. Яр плотно на телефоне, который до этого, видно, был выключен, и может показаться, что ему до меня нет дела. Но это не так. Он то и дело возвращается ко мне взглядом. Отчего левую щеку жжет.
– Не вздумай никуда сбежать.
Я оборачиваюсь ровно в тот момент, когда машина притормаживает у дома. Медленно оборачиваюсь к человеку, который очень долго был частью меня. И тупо его разглядываю, задаваясь вопросом, что он мне сделает, если я ослушаюсь? Убьет? А я живая? Нет… Так что и бояться нечего. Толкаю дверь, выставляю перед собой руку с вытянутым средним пальцем и тычу ему под нос.
Двор у нас закрытый. Пока я вожусь с кодами на входной калитке, кортеж Сидельника уезжает. Я приваливаюсь к кованым прутьям, когда стихает шуршание шин.
– Амалия… – окликают меня Димкиным голосом.
– Ты чего здесь? Как узнал мой адрес?
Сил нет. Нет нужной интонации в голосе… Возмутиться бы, отослать. Но когда Димка подходит ближе, касается моего подбородка и, внимательно вглядываясь в лицо, ведет головой из стороны в сторону, я лишь безропотно подчиняюсь.
– Что он тебе сделал? – шипит. – Что сказал?!
– Ничего нового, Дим. Напомнил, какая я дура.
– Значит, не хочешь рассказывать? – злится.
– Не хочу. Вообще ничего не хочу. Даже домой возвращаться.
Замершую в ожидании ненастья тишину пронзает очередной раскат грома. Я задираю лицо. То ли к небу, то ли к своим темным окнам, которые отсюда рассмотреть сложно.
– А как насчет гончарки?
– М-м-м?
– Ты же хотела. Раскрасить турку.
– Разве студия не закрыта?
– Для тебя открою. Пойдем.
И какого-то черта я соглашаюсь. Едем к месту на Димкином мерсе. Пахнет кожей, его свежим парфюмом и мятной жвачкой. В окно сначала медленно стучит дождь. Капли крупные-крупные. Будто непогода слишком долго ждала, прежде чем обрушиться на наш город. А потом дождь стеной…
В окнах мастерской горит свет.
– Они до девяти работают, – поясняет Димка. Я чуть торможу, потому как меньше всего сейчас хочу кого-нибудь видеть. Или чтобы видели меня такой. Спасает то, что Дима – парень догадливый. Здоровается с администратором и сразу же провожает меня в отдельный небольшой зал, где уже даже свет выключили. Щелкает выключателем. Непосредственно трясет головой – мы успели намокнуть, пока добежали от машины к крыльцу. Димкины волосы напитались влагой. Зачарованно касаюсь его затылка.
– Что?
– Цвет волос у тебя красивый. Медь. Хоть в цветмет сдавай.
– Нет уж, не надо. Меня девочки любить перестанут, – смеется, ероша гриву. – Ты садись. Я сейчас полотенце принесу. Оботрешься.
На автопилоте промокаю лицо и шею. Простые действия отвлекают.
– Вот тут все необходимое. А турка… Посмотри, это, кажется, твоя?
Вдоль противоположной от окна стены располагается длинный стеллаж, на котором стоят заготовки. Там их полно. Как Димка нашел нужную – сложно представить. Сама я узнаю свою турку по небольшой выщерблине на ручке.
– В последний раз я орудовала кисточкой еще в школе.
– Это ничего. Главное – иметь твердую руку. С черчением-то у тебя все в порядке. Даже не отмазывайся. Я видел твои наброски.