Вытягиваю руку над столом. Пальцы мелко дрожат. Я хмыкаю и сжимаю ладонь в кулак. Не знаю, заметил ли Димка. Да и все равно. С ним я никогда и ничего из себя не строила. Сейчас, наверное, поздно начинать.
– А что рисовать?
– Что хочешь. Народ узоры всякие малюет. Хочешь глянуть готовые работы?
Прямо сейчас я хочу умереть. Но работы – так работы. Зачем-то же я сюда приперлась?
Теплые Димкины пальцы смыкаются на моем запястье. Послушно плетусь за ним. Работы профессионалов среди десятков других выделяются сразу. Закусив щеку, склоняюсь над полкой и пристально вглядываюсь в чужие шедевры.
– Ну что? Вдохновилась?
Не успев ответить, отвлекаюсь на зазвонивший вдруг телефон. На китайца мне только один человек позвонить может. Синхронно оборачиваемся к небрежно брошенной на стул сумочке – источнику звука. Сердце вхолостую заходится. Глубоко вздохнув, подхожу к столу. Достаю смартфон, пишу «никогда больше мне не звони», дожидаюсь, когда он прочитает, а потом кладу его на столешницу и…
– Тут случайно нет молотка?
Сохраняя на лице покер-фейс, Дима куда-то уходит и возвращается с увесистым немного нестандартного вида молотом.
– Прошу. Ни в чем себе не отказывай.
Я вкладываю в удар всю ярость, что во мне есть. Бью. Экран со смачным хрустом идет трещинами. Мало! Заношу молоток еще раз. И снова. И снова… Слезы просачиваются сквозь ментальную заслонку и текут по лицу, точно как дождь по окнам.
– Ты как?
– Отлично, – шмыгаю носом. – Давай перейдем к делу.
Димка пялится на меня с опаской, как на какого-то диковинного зверя, когда мы рассаживаемся друг напротив друга и берем кисточки. У Димки на запястье повязка.
– Тоже хотел выпилиться?
Дима закатывает глаза, а потом еще и пальцем у виска крутит.
– Не, это я в теннис играл. Потянул немного.
– Не знала, что ты занимаешься теннисом.
– Ты много чего обо мне не знаешь. Но это поправимо, – заявляет нагло. – Вот так лучше держи. Смотри, какими четкими выходят точки.
Занятие увлекает. Я поневоле переключаюсь. Не знаю, что больше завораживает – проступающий все отчетливее узор или неспешные движения Диминых красивых рук.
– Ты случайно не играешь на пианино?
– Случайно играю, – смеется, а я смотрю… смотрю… – Что?
– Да ничего. Хороший ты… Все у тебя будет.
– У тебя тоже, – убежденно заявляет Димка. – Это все херня, – кивает на разбитый в хлам телефон.
Во мне такой веры нет. Но я не берусь с Димкой спорить. Зачем? Он мне нравится в этой своей детской уверенности в том, что все будет непременно хорошо. Может, только благодаря этой его вере я сама еще как-то держусь. Все же вовремя он оказался рядом. После всего – это лучшее из того, что вообще могло со мною произойти.
– Может быть, – вру и болезненно морщусь. От долгого сидения в одной позе здорово затекла спина. Димка встает с табуретки и тянет руки, как если бы хотел размять мои плечи. Но я пугливо дергаюсь – чужие касания невыносимы. В сторону летит банка с кисточками. Толкает стакан с водой, та хлюпает на стол… С ужасом смотрю на образовавшееся безобразие.
– Прости, пожалуйста. Я сейчас уберу, – начинаю бестолково метаться. От слез перед глазами плывет. Он все же обнимает меня. Прижимает к твердой груди и принимается укачивать как ребенка.
– Я устала. Я так устала…
– Пойдем, полежишь. Здесь у деда диванчик имеется.
Как я там оказываюсь – не знаю. В памяти это время стерто. Просыпаюсь под утро. И первое время вообще не могу понять, где я. События минувшего дня возвращаются толчком. Сдувают обрывки сна.
Димка тоже спит в неудобном кресле. А мне из этой комнаты, которая, очевидно, является кабинетом Ладо, уже слышны посторонние голоса.
– Дим… – пищу.
– М-м-м? – сонно тянет он.
– Там кто-то есть. Господи… Да вставай же! Еще подумают, что мы…
– Ого! Доброе утро, – прерывает мой бессвязный лепет хозяин мастерской собственной персоной.
– Здравствуйте, Ладо. Мы тут засиделись, и вот… – лепечу, смутившись.
– Да бога ради! – усмехается грузин. – Внук, чего глазами хлопаешь? Свари девушке кофе.
Я пищу, что мне ничего не надо, но с таким же успехом я могла велеть солнцу погаснуть. Через каких-то десять минут, умытая и причёсанная, сижу за столом с кружкой кофе и пышущим жаром хачапури. Кусок в горло не лезет. Но когда тебя так радушно принимают, грех отказываться от угощения. Раскланяться удается лишь час спустя.
– Господи, как неловко! Он, наверное, самое худшее подумал.
– Например?
– Ты знаешь! – фыркаю.
– Что мы переспали? Тоже мне – худшее.
– Да ну тебя! – смеюсь сквозь слезы и отворачиваюсь к окну. – Ты меня на повороте высади.
– Это еще почему?
Я и сама не знаю. Просто интуитивно чувствую, что так будет лучше. Если Гатоев меня искал… Нет, я что, и впрямь на это надеюсь? Амаль, ты совсем дура?!
– Просто сделай так, хорошо? – ничего не объясняя, прошу я. И это Димку обижает как будто. А я меньше всего хочу его обижать! – Дим… – зову негромко.
– М-м-м?
Протягиваю руку:
– Спасибо за то, что побыл со мной. Ты не представляешь, что для меня сделал.
– Что?
– Помог дождаться утра…