– В таком случае еще больше причин арестовать Рейдона сейчас, пока у вас есть такая возможность. И не самая последняя в их числе та, что, если вы продолжите покрывать его, кое-кто может усомниться в вашей преданности королю.
Видаль внезапно схватил своего собеседника за горло, немало изумив тем самым их обоих, и прижал к стене пыточной.
– Никто не смеет сомневаться в моей преданности католичеству, – ледяным тоном отчеканил он. – И уж точно не вы. Вы, Маккон, человек, который самим своим присутствием здесь и каждым своим вздохом предаете страну своего рождения и свою королеву. Так что не смейте даже меня поучать. – Он продержал англичанина еще какое-то время, потом разжал хватку. – Стража!
Солдат бросился вперед:
– Да, монсеньор.
– Этот господин уходит. Проводи его до ворот тюрьмы.
Маккон оправил на себе одежду.
– Вы совершаете ошибку.
Видаль начертил в воздухе крестное знамение и возвысил голос.
– Идите с миром, – произнес он. – Будьте уверены, что я сообщу о ваших опасениях его преосвященству епископу Тулузскому и нашим друзьям в парламенте.
Маккон поколебался, затем поклонился и вышел из камеры. Караульный, держась на почтительном расстоянии, двинулся за ним следом.
Видаль выпрямился, прислушиваясь к их шагам, эхом отдающимся в сыром и холодном коридоре, который вел из этого ада наверх, к свету. Он ожидал, что рано или поздно кто-нибудь бросит ему вызов, но не того, что этот вызов будет исходить от Джаспера Маккона.
Он прекрасно понимал, что Маккон, как и многие другие, находится на жалованье у торговца оружием Дельпеша. И, как Дельпеша, его интересуют исключительно деньги и власть. Видалем же куда в большей степени двигали желание вернуть плащаницу и честолюбивые планы стать следующим епископом. Более того, он был убежден, что это усилит позиции католиков, если протестанты и дальше продолжат набирать силу. Те либеральные католики, которые все еще верят в то, что компромисс возможен, вынуждены будут пересмотреть свои взгляды, и город будет навсегда очищен от гугенотской заразы.
На мгновение в ушах у него прозвучал голос его возлюбленной, и при воспоминании о ней кровь бросилась ему в лицо. Когда со всем этим будет покончено, Видаль, пожалуй, позволит себе напоследок нанести один визит в горы. Ему приятно будет узнать, что она не тужит там в своем вдовстве.
– Что прикажете с ним делать?
Голос стражника вернул Видаля к действительности.
– Ты о ком?
– Об этом узнике, – отозвался тот, ткнув Кромптона в плечо. Тот слабо простонал и вновь впал в забытье.
– Думаешь, он еще что-нибудь скажет? – спросил Видаль. – Он многое выдержал.
Глаза у стражника были красные и воспаленные. В тусклом свете камеры Видаль различил под его ногтями запекшуюся кровь. Они были верные служители Господа и устали ничуть не меньше, чем он сам.
– Зло так прочно укоренилось в нем, что он не отличит больше лжи от правды. Лучше потратить наше время на что-нибудь другое.
– В таком случае поручим его реке.
– У него не работают больше ни руки, ни ноги. Он утонет.
– Если Господь в своей милости сочтет необходимым спасти этого несчастного грешника, Он это сделает. – Видаль перекрестил лоб Кромптона. – В любом случае мы будем молиться за его душу.