Огненный азимут

— Мы, Платон Федорович, по азимуту пойдем, будь спокоен — не заблудимся. Слышишь, как фронт грохочет. А ночами зарево осветит. У нас теперь верный азимут, огненный.

Шли по снежной целине, по пояс проваливаясь в снег. Пройдя версты две, увидели хуторок. У порога хаты стоял старик. Подслеповатыми глазами он присматривался к партизанам, спрагивал:

— А кто же вы, к примеру, будете? Что-то не узнаю вас. Может, из других деревень полицаи?

Малаховский хохотал.

— Неужели похожи? Ты, дед, присмотрись получше.

Старик щурил глава, время от времени подтягиаая хол­щовые штаны. Из-за трубы за вошедшими следила женщина, лет на двадцать моложе хозяина.

— Кто знает, чьи вы? — продолжал старик.— Теперь вся­кий народ ходит по свету...

— Про партизан что-нибудь слыхал?

— Когда стояли немцы — слыхал. Но своими главами не видел.

— Ну вот, дед, и смотри. Нравятся?..

Ребята посмеивались над стариком. Тот не понимал, шу­тят они или говорят правду. Тышкевич оборвал этот слиш­ком шумный разговор:

— А что, дедушка, давно немцев нет в Пышниках?

— Как тебе сказать, человече, третьего дня еще были. А сегодня пошла моя баба туда — дочка наша недавно ро­дила, так помогать надо,— а немцев нет. Одни полицаи остались.

— Сколько их?

— Четверо.

— Винтовки у них или, может, пулеметы?

Старик усмехнулся:

— Какие там пулеметы — кочерги. Да и полицаи — од­на видимость — хлопчики деревенские.

— Ты, дед, их не защищай. Раз винтовку взял, значит, сволочь. И такого гада мало стрелять, вешать надо. Пошли, нечего тут рассусоливать с ним,— как всегда загорелась Прусова.

Маршрут сразу изменился. Партизаны рвались в Пыш­ники: им хотелось посчитаться с теми, кто еще недавно хо­зяйничал в деревнях.

Длинная, с двумя улицами деревня взбегала на пригорок и скрывалась за ним. Из-за пригорка, словно из ямы, торчали макушки старых лип.

У самой деревни Тышкевич приказал своим людям раз­вернуться цепочкой. Снег под горою мелкий, идти было лег­ко. Партизаны шли с винтовками наперевес.

Тышкевич видел скользкую, с наледью, дорогу, призе­мистые, заваленные сугробами хаты. И ни души. Деревня словно вымерла. Малаховский первым добрался до крайней хаты, нырнул за ворота. Было слышно, как во дворе бешено лаяла, рвалась с цепи собака.

По огородам нельзя было пройти — высокие сугробы сне­га скрывали под собой кусты смородины. Все собрались на улице, ожидали Малаховского. Тот вышел и решительно по­махал рукой:

— Пошли. Они за горкой, в управе.

Партизаны присматривались к безлюдной улице, заме­чали на себе любопытные взгляды через кругленькие щелоч­ки в разукрашенных морозом стеклах.

— Догадываются они или нет? — спросил Бондаренко.— Ты как, Малаховский, думаешь?

— Черт их знает. Спросил, где можно повидать поли­цию,— ответили и даже не удивились.

С пригорка открывалась вторая, более старая половина деревни, вокруг которой строились выселенные с хуторов. Хаты тут стояли в беспорядке. Небольшую площадь с севера замыкал старый, вероятно, еще барский дом с разрушенной верандой. От нее остались только четыре колонны.

"Там, вероятно, управа",— подумал Тышкевич и прика­зал на всякий случай остерегаться.

Вся атака выглядела детской игрой в белых и красных. Не верилось, что кто-то откроет огонь.

Спускались к площади, держась ближе к заборам. Толь­ко Бондаренко важно шагал посреди улицы.

На веранде над дверью висел литографический портрет Гитлера. Малаховский, ковырнув его дулом винтовки, сбро­сил на землю.

— Ага, попался, собака!

Дейка и Варачкин остались на улице, стерегли, чтобы кто-нибудь не сиганул через окно. Остальные пошли в хату.

Малаховский ткнул ногой дверь, пригнувшись, вошел в большую, как конюшня, комнату. Двое за столом играли в шашки. Над ними, нагнувшись, стояло еще человек пять. У порога — две бельгийские винтовки.

— В шашечки, значит, играем,— глухим, зловещим го­лосом начал Малаховский.— Встать! Порядка не знаете?

Парни испуганно жались под дулами четырех винтовок.

— Кто полицаи?

Парни трусливо переглянулись, но промолчала.

— Ага, оказывается, все. Ты тоже? — Малаховский ткнул винтовкой в веснушчатого, худощавого паренька.

— Что вы, дяденька, я так сюда зашел... Так что же вы, хлопцы, не признаетесь?

— А вы кто будете? — спросил коренастый, широкоплечий парень.

— Полиция, глаза повылезли? — возмутился Блажевич.— Сидите тут, а красные наступают. Почему порядка нет? Почему посты не выставили?

— Ну и выставляйте, если хотите,— отрезал парень.— Тоже мне начальник нашелся.

— А начальник где?

— В райцентр с бургомистром поехал.

— В таком случае собирайтесь, пойдем. Где еще двое?

— Дома, наверно.

Тех двоих вскоре привели под конвоем. Следом прибе­жали их матери. Теперь, очевидно, все догадались, что при­шельцы — из леса. Высокая носатая женщина завывала и все порывалась к своему сынку, кричала сквозь слезы:

— Разве я тебе не говорила, так нет же, послушался этого пройдоху, этого злодея, этого Царенка.— И к парти­занам: — Люди добрые, отпустите его, мальчонка еще, дитя глупое. Их же насильно тащили.

— Цыц ты,— огрызнулась Прусова.— Замолкни!