Огненный крест

Беженцы

Я объездил, о Боже, Твой мир,

Оглядел, облизал, – он, положим,
Горьковат. Помню шумный Каир:
Там ботинки я чистил прохожим.
Также помню и бойкий Бостон,
Где плясал на кабацких подмостках...
Скучно, Господи! Вижу я сон,
Белый сон о каких-то берёзках...
Ах, когда-нибудь райскую весть
Я примечу в газетке раскрытой,
И рванусь, и без шапки, как есть,
Возвращусь я в мой город забытый.
Но, увы, приглядевшись к нему,
Не узнаю... и скорчусь от боли...
Даже вывесок я не пойму:
По-болгарски написано, что ли?!
Поброжу по садам, площадям,
Большеглазый, в поношенном фраке...
«Извините, какой это храм?»
И мне встречный ответит: «Исакий».
И друзьям он расскажет потом:
«Иностранец пристал, всё дивился!»...
Буду новое чуять во всём,
И томиться, как вчуже томился.

Алексей Ачаир

Эмигранты

Мы живали в суровой Неметчине,

Нам знаком и Алжир и Сиам,
Мы ходили по дикой Туретчине
И по льдистым небесным горам.

Нам знаком и Париж, и Америка,

И Багдад, и Лионский залив.
Наш казак у восточного берега –
Упирался в Дежнёвский пролив.

Легче птиц и оленей проворнее,

Рассыпались на тысячи мест;
Доходил до границ Калифорнии
Одинокий казачий разъезд.

И теперь, когда чёрные веянья

Разметали в щепы корабли,
Снова двинулись в страны рассеянья
Мы от милой, чумазой земли.

На плантациях, фермах, на фабриках,

Где ни встать, ни согнуться, ни лечь
В Аргентине, Канаде и Африках
Раздаётся московская речь.

Мы с упорством поистине рыцарским

Подавляем и слёзы и грусть,
По латинским глотаем кухмистерским
Жидковатые щи – «а ля рюс».

А в театрах глядим с умилением

(Да, пожалуй, теперь – поглядишь!)
На последнее наше творение –
На родную «Летучую мышь».

В академиях, школах, на улицах,

Вспоминая Кавказ и Сибирь,
Каждый русский трепещет и хмурится,
Развевая печальную быль.

Не сломала судьба нас, не выгнула,

Хоть пригнула до самой земли...
А за то, что нас Родина выгнала –
Мы по свету её разнесли.

* * *

Кадетские съезды, организовавшие заново кадетское братство, рассеянное по всему миру – вплоть до Шанхая, Австралии, Новой Зеландии, стран Южной и Северной Америк, не говоря о странах европейских, возникли вскоре после окончания Второй мировой войны. Как народ дисциплинированный и четкий, кадеты выявили большинство своих друзей, рассеянных в русском изгнании, уцелевших после стольких испытаний, после страшной всемирной бойни. Готовясь к съездам, организаторы их составляли списки не только делегатов, но всех выпускников кадетских корпусов...

Фамилия кадета В. Перлова не значится ни в одном из этих послевоенных списков. А стихотворение, «залетевшее» на мой письменный стол случайным образом (из зарубежной переписки), зримо рисует картинку служебного быта в Первом Русском корпусе, расквартированном в двадцатых годах в сербском городе Белая Церковь, где учился юный поэт.

Случайно узнал я, что этого мальчика-кадета (седьмого выпуска) в алых погонах, склонившегося во время ночного дежурства над тетрадным листом, ищущего рифму позвончей и поточней, звали не иначе как Вася. Возможно, он, как и многие его однокашники, позднее погиб на Второй большой войне (так называли нередко вторую мировую русские офицеры-эмигранты). Кто ответит теперь?! А стихи сохранились.

Василий Перлов