Огненный крест

Статью «Тюмень – не Самарканд» из твоего журнала о наступлении воинственного исламизма и на Тюмень, которая нас потрясла, я размножил, роздал читающим по-русски, пусть знакомятся с настоящим положением у нас на Родине. К сожалению, оно очень печальное. Как печально и то, что у нас читающих по-русски становится все меньше. Нам, оставшимся, далеко за восемьдесят. Молодежь же не интересуется тем, что нас волнует. Для них Россия – что-то далекое, малопонятное. Внукам и вовсе непонятно: как мы попали в Венецуэлу, почему уехали, а не остались на Родине? А кто был Ленин, Сталин, Троцкий и т.д. В головах полная неразбериха. Подавай им дискотеку, всякие фильмы, которые мне и Кате противно смотреть...

Вот только что говорил по телефону с Плотниковым. Разговоры наши чаще о болячках да о старости. Я уже писал, что и он не может оставить одну свою Таню, так же как и Юра Ольховский свою Наташу. Про Хитрово могу сказать, что он взял к себе на квартиру одну русскую семью беженцев из России, следят за ним и помогают по хозяйству, а сам он едва может пройти два квартала...

Было время, когда бравый моряк, поэт и писатель Николай Денисов смог побывать в наших краях, помогал нашим дамам Кате и Аннушке по дому, и мы смогли побыть во многих домах, со многими познакомиться. Теперь нет уж и бравого казака Генералова, и отца Сергия, и госпожи Мелиховой с её библиотекой (куда библиотека делась, не знаю!), моего друга Виктора Маликова нет. Уходим мы. Всё в прошлом. Но лямку тянуть надо до конца. Жить становится всё трудней. Правда, нынешний наш правитель обещает, что к 2021 году все будут жить да поживать, ни о чем не думать, не горевать, так как о всех позаботится государство... Что ж, заживем тогда замечательно!

Одиннадцатого ноября приглашен на прощальный прием в российское посольство. Русский посол Егоров уезжает (с ним у нашей колонии, как и с прежним послом, были хорошие отношения), а кто будет вместо него, неизвестно.

Остаёмся твои далёкие венецуэльские друзья...»

В конце века

За годы и жизнь примелькалась,

Остыл камелёк бытия,
В дому никого не осталось,
Лишь кошка да, стало быть, я.

От войн, от политики стрессы,

То правых, то левых шерстят.
У деток свои интересы,
Хоть, ладно, порой навестят.

Всплывают забытые лица,

Пирушки, былой тарарам...
И кошка походкой царицы
Гуляет по пыльным коврам.

Замечу: «Не стыдно ли, Машка?»

Но я ей плохой командир.
Наестся, умоет мордашку
И зелено смотрит на мир.

Никто ей худого не скажет,

На стылый балкон не шугнёт.
Под лампой настольного ляжет,
Под стуки машинки заснет.

И что нам «фонарь» и «аптека»,

«Ночь», «улица» – жизни венец?
Руины ушедшего века
Не так и страшны, наконец.

Да, к исходу века вдруг забрезжил на хмуром небосклоне слабый лучик надежды, каких-то перемен в измордованном нашем бытии. Нечто похожее бывает в моих лесостепных и озерных краях, когда над взбаламученным ветром и беляками волн озерным простором вдруг расступятся тучи, вдруг успокоятся мятущиеся под напором ветра стены прибрежного камыша. И проглянет вдруг солнышко, и озёрный – камышовый и водный – простор огласится умиротворенными, радостными голосами птиц, населяющих эти, обласканные небом, июльские пенаты.

В конце века. Да, показалось, помнилось вдруг доверчивой русской душе... Вместо ужасающего, больного и пьяного тулова Ельцина, измучившего страну, возник, взявшись из ниоткуда, загадочный, аккуратный деятель с холодноватым взглядом, но заговоривший на патриотическом наречии. Деятель, бывший в недавнем прошлом подполковником внешней разведки, особистом, закамуфлированным под заведующего солдатского клуба в советском гарнизоне в Германии, оказался ещё и горнолыжником, и дзюдоистом, и летчиком, и подводником, и главным «мочилой в сортире» чеченских боевиков. Путин. Очаровал он, Путин, тем самым не просто некоторую, а значительную часть общества.

Однако первым указом этого скрытного человека спортивного вида стал указ о назначении щедрых пенсионерских благ тулову, ненавидимому всем народом страны – Ельцину, ушедшему, как считали наиболее радикальные патриоты, от ответа за содеянные преступления, которые в правовых государствах караются пожизненным заключением или виселицей. Но – простили. Не Ельцину, уединившемуся где-то на «хазе», в подмосковном лесу. Ему, подвижному, невысокому ростом человеку, пришедшему на смену тулову. Простили. Кажется?! Но «на заметку» взяли: НЕ ПОДОБАЕТ!