Огненный крест

И посетовав, что при этих странствиях по миру, переездах-бегствах, то от красных, то от немцев-фашистов, куда-то запропала-потерялась книга-родословная всех Максимовичей, написанная одним из родственников, точнее – дядей отца Клавдием Корниловичем, который, собеседник подчёркивает, был судьёй окружного суда в Риге, подтверждая уточнением, что и, в самом деле, «память, слава Богу, еще не растерял!».

И снова пускается в славную дорогу повествования, но теперь – об истории своего рода, в которой «запросто» соседствуют рядом с именами его достойных предков фигуры русских царей, государственных и церковных деятелей, писателей, поэтов, где и Пушкин с Боратынским и Дельвигом, и Гоголь с Погодиным присутствуют, то есть имена, которыми была возвышена и славна Россия в ряде веков: от пределов польской Речи Посполитой – до Сибири и императорского Китая.

– При Алексее Михайловиче то было...

И я опять невольно вздрагиваю: да, какие звуки!

– Русская держава продвинулась тогда на запад, и род польских шляхтичей Васильковских, их родовое имение в деревне Адамовке – оказались на территории окраинной русской губернии, в тридцати километрах от городка по имени Изюм, в пятнадцати от Славянска...

Основатель нашего рода Максим Васильковский, по его имени и стали мы Максимовичами, имел шесть сыновей. Старший сын, впоследствии митрополит Тобольский и всей Сибири, до монашества носил другое имя. Остальные сыновья были офицерами, служили в казачьих войсках. Один из них – начальником гвардии у гетмана Мазепы. И после Полтавской битвы отступил с разбитым войском шведского короля. Вместе с начальником гвардии Мазепы оказался за границей и другой брат. Наш же прямой предок, а это последний сын Максима Васильковского – Михаил, служил у Петра и принимал участие в Полтавской битве на русской стороне. Потом и беглые братья вернулись в Россию. И царь Пётр их простил. И все же отношение к роду Максимовичей у верховной власти осталось прохладное. Например, из-за каких-то трений с «полудержавным властелином» Меншиковым, вот это официальной истории неизвестно, видный черниговский иерарх Иоанн Максимович был назначен, а точней, отправлен в почетную ссылку в Тобольск, где вскоре стал митрополитом, знаменитым в России и в Сибири церковным и даже государственным деятелем. Он занимался не только миссионерской и просветительской деятельностью на территории Сибири, но и вел церковные и государственные сношения с императором Поднебесной...

Конечно, вы знаете, что похоронен он на территории Тобольского кремля, а в 1916 году, в последний год царствования династии Романовых, всероссийски прославлен как Святой Иоанн. Известно, что когда при Сталине вскрывали гробницу Иоанна, мощи его оказались нетленными и благоухали.

– Георгий Борисович, в «Тюмени литературной» я печатал об этом заметку...

– Теперь об архиепископе Иоанне Шанхайском... Родился Миша, так звали брата в детстве, 4 июня 1896 года. В одиннадцать лет он поступил в Полтавский кадетский корпус. Был, рассказывали старшие, тихим, кротким, религиозным мальчиком, совсем не походил на будущего военного. И в 1914 году, окончив корпус, решил посещать Киевскую Духовную Академию. Но по настоянию наших родителей поступил в университет изучать юридические науки. Закончив университет, а это было в самое тяжкое время – в пору этой революционной смуты в России – Миша все же встал на свой путь, на православный, и был верен ему до кон чины...

У бывшего следователя-сыщика добротная, правильная речь, говорит почти без междометий. Как «по-писаному», констатирую и это достоинство...

Хоть и под пальмой толкуем, под широкой кроной, но некстати, кажется, задаю вежливый вопрос:

– Не жарко, Георгий Борисович?

– Да что вы! Давно привык... Знаете, мне почему-то всю жизнь вспоминались слова отца, я их помню и сейчас. Слова, сказанные им в ответ вдове харьковского губернатора летом 1919-го, а может, 1920 года. Белая армия отступала, катилась к последнему пределу – Крыму. Вдова губернатора, отец был дружен с этой семьёй, позвонила нам в Адамовку и сказала, что есть место в товарном вагоне, в поезде, идущем на юг. Беженцы ведь буквально штурмовали поезда, попасть на них со скарбом домашним да с малыми детьми было очень трудно. Отец, выслушав заботливую женщину, сказал в телефонную трубку: «Почему я должен бежать? Я ни в чем не провинился перед Россией!»

...Закончилась служба в храме Святого Николая на Лос Дос Каминос. Разошлись и разъехались, опять подчеркну, немногочисленные, «истаивающие год от года русские», как не раз уже слышал я в Каракасе.

Попрощались и мы с собеседником.

Потом меня забрали под «белы руки» и мы поехали в прохладную кинту «Сима», в дом брата отца Павла – Георгия Волкова, в это «тропическое» жилище старого русского кадета, у которого я и продолжал гостевать в Каракасе.

Метрах в двухстах от церковной ограды я вдруг спохватился, попросил Георгия Григорьевича «тормознуть на минутку», и «мерседес» подрулил к обочине.

Сфотографирую храм! Тут отличная точка для съёмки!