Огненный крест

За то, чтобы крестьянин, приобретая в собственность обрабатываемую им землю, занялся бы мирным трудом.

За то, чтобы истинная свобода и право царили на Руси.

За то, чтобы русский народ сам выбрал себе Хозяина.

Помогите мне, русские люди, спасти Родину.

Генерал П.Н. Врангель. 1920 год».

Применяя это воззвание, достоинством трагических слов которого нельзя не восхититься, к дням нынешним, можно бы сменить акцент – на «демократов», кадровый состав которых немалым числом из касты приспособленцев. Из тех, кто легко поменял свои «убеждения». Из оборотней. И это не поэтическая метафора. Не от Бога она, какой бывает метафора у стихотворца. Это алогизм, рожденный низменными свойствами человеческого мира, носители их – обречены гореть в адовой смоле преисподней.

Май 1991 – май 2005 гг.

ОГНЕННЫЙ КРЕСТ

«Мы дожили до самого страшного времени, когда правы все идиоты».

К. Паустовский. Из дневника

«Дело уж к вечеру. Думы испытанной пробы.

Вот я, поживший, стою на краю тротуара.

Зимнее солнце садится в дома, как в сугробы,

Словно бы в ад, кровенеют ворота базара».

Н. Денисов. Из поэмы «Базар»

«Жизнь такова, какова она есть,

И больше – ни какова!»

Неизвестный автор

Самолёт, набитый «под завязку» говорливым и каким-то даже восторженным народом, летел уже над Гренландией, далеко внизу свинцовели северные воды Атлантики; похожие на рваные листы пенопласта, плавали белые льдины. Я наблюдал в иллюминатор их знакомое по двум прошлым плаваниям в Арктике движение, такое же, как и недавнее, всего месяц назад, когда мы летели из Москвы в отчасти незаполненном, тихом лайнере, где тишину нарушали (помимо гула моторов) лишь вежливые и редкие вопросы стюардесс: чего желаете? Теперь же в салонах сквозила своеобычная приподнятость, эйфория возвращения на родину, которая на высоте одиннадцати тысяч метров выражалась в разнообразных формах.

Отдохнувшие и подлечившиеся на курортах Кубы, ребятишки из чернобыльской зоны, как и подобает всем ребятишкам, собранным в коллектив, хоть на земле, хоть в небесах, по-ребячьи развлекались, осмелев, затевали какие-то свои игры, бросались друг в друга скомканными бумажками, как в классе, прыскали смехом. Из моих соседей кто-то пытался шелестеть газетой, кто-то углубленно вникал в толстый приключенческий роман. Пытался и я читать, но получалось слабо. Затем – после раздачи пищи – сосед по ряду, быстро сморенный плотной едой, уснул, неловко раскидался в своём кресле, запыхтел во сне, выставив острый локоть мне в бок. А я, сообразив, что в набравшем высоту самолете разрешается курить, пошел в «курилку», то есть в хвост лайнера, где застал «знакомых» живописных рыбаков, что возвращались после многомесячной «рыбалки» возле берегов Перу и Колумбии; еще в гаванском аэропорту они давали отпускного «дрозда». Всем мирным, терпеливо ждущим посадки гражданам надоели они матерками, громогласными разговорами про «родной Мурманск», пиратского вида одеянием надоели, то и дело подкрепляя отпускные силы из горлышек разномастных бутылок, коими то и дело пополнялись в аэропортовском буфете и магазине.

Возвращались домой эти три сменённых экипажа сейнеров, заполнив всей разномастно-косматой и пьяной вольницей хвостовой салон самолета. Я пробрался сквозь их пиратские взоры, гвалт, звяк стеклотары под ногой, сквозь урман табачного дыма – на эту курительную площадку. Там, совершенно внятные и трезвые, несли «вахту» – в присутствии крепкого стюарда в фирменной рубашке – помполит и трал-мастер. Вахта их тут была вынужденной и заключалась в охране заднего самолётного люка, в который пытался «выйти», открутить винты и запоры, расскандалив с собутыльниками, один, уже ничему не внимающий, рыбачок. Теперь он лежал на самолётной палубе, делая усилия-порывы освободить руки и ноги, на которых прочно водрузились четыре внушительных ботинка – помполита и трал-мастера, вовремя пригодившихся со своей бдительностью.

Ладно.

На канадском острове Ньюфаундленд, а затем в ирландском Шенноне, где приземлялся самолёт, рыбачки вновь пополнили запасы спиртного, а в Москве, после нескольких томительных часов перелета, я с удивлением узнавал и не узнавал их хмуроватую, но уже вполне внятную ватагу, толпящуюся на выдаче багажа и нагружающую советские тележки аэропорта Шереметьево – всевозможными упаковками, коробками с нарисованными на них магнитофонами, «видиками» и прочей электроникой, конечно, купленной на валюту в загранке, электроникой, только начавшей проникать в рядовую отечественную торговлю.

Своё помню, недавнее.

Знакомое моряцкое дело.

Дома, значит...