Огненный лис

Болотов охотно давал консультации по изготовлению зубных протезов и время от времени делал аборты местным бабам из поселка, которых абсолютно спокойно проводили в зону контролеры-сверхсрочники.

Но чаще всего он подолгу засиживался в кабинете у какого-нибудь опера — за чашкой ароматного кофе и неторопливой беседой.

Дружил Валерий Николаевич и с Булыжником. Встречались они, как правило, в клубной библиотеке, где для «смотрящего» был оборудован некий уютный уголок.

Любил старый вор на досуге классиков почитать. Особое внимание уделяя литературной критике, цитировал он иногда Белинского:

— Сколь много может сказать образованный человек о том, что в сущности своей не стоит даже выеденного яйца!

Как-то, отправляясь на встречу к негласному повелителю зоны, Валерий Николаевич пригласил с собой Рогова. Было это накануне какого-то праздника — то ли государственного, то ли религиозного… В общем, Булыжник организовал для узкого круга братвы застолье.

По воровскому обычаю сначала чифирнули, запустив по кругу большую алюминиевую кружку и закусывая селедкой горечь во рту после каждого «хапка». Затем принялись за еду: поджарка с картофелем, колбаса, шпроты.

На столе появилась водка.

Рогов перебрал — отвык от спиртного, давно не употреблял. Придя в себя, он с трудом поднял отяжелевшие веки и увидел прямо перед собой прапорщика Коваленко. Тот, развалившись в кресле, прихлебывал из стакана водку.

Рогов встрепенулся, пытаясь поднять голову, но старший контролер остановил его небрежным жестом:

— Сиди, сиди…

— А поверка? Как же?

— Ничего. Я тебя отмечу.

И Рогов сразу же успокоился, обмяк, прислушиваясь к застольному разговору.

Булыжник и Болотов спорили о политике. Потом перешли на современную литературу, с неё — на живопись и иконы…

С того вечера Виктор, помимо своих официальных производственных обязанностей, стал выполнять в своем конструкторском бюро и некоторые заказы «от братвы». Чаще всего речь шла о замерах и вычерчивании деталей для новых моделей пистолетов — хотя цех под «литейкой» закрылся, штучное производство оружия не прекращалось.

Кстати, некоторое время заказы ему передавал тот самый Толик, с которым Рогов познакомился ещё в камере Благовещенского следственного изолятора. Фамилия этого довольно известного вора была Бабарчак, они почти подружились, но вскоре Толика из-за болезни легких перевели в лагерную санчасть.

И Виктор стал встречаться непосредственно с Булыжником…

Придерживая рукой «семейные» трусы — резинка ослабла — Виктор заглянул в уборную. Чистота, порядок… Привычный, вьедливый запах хлорки вперемешку с табачным дымом.

На подоконнике, уткнувшись лбом в покрытое инеем, треснутое стекло сидел Славка по прозвищу Дядя. Со стороны могло показаться, что выбрав с усталости неудобное место он просто спит, но первое впечатление было обманчивым.

Славка не спал — по щекам его неторопливо струились слезы.

— Дядя, ты чего тут?

— Оставь, Витек. Отвяжись.

Рогов почувствовал некоторую неловкость. Ну, действительно, в самом деле? Мало ли что у человека случилось! Зачем в душу-то лезть…

Однако, оставить приятеля в таком состоянии он не мог. Подошел, участливо обнял Дядю за плечи:

— Ну, старик, перестань. Случилось чего?

— Да, Циркач. Случилось.

Шипов отер ладонью слезы и вздохнул:

— Сигарету дашь?

— Конечно, конечно… Сейчас!

Неловко переставляя обутые в большие шлепанцы ноги, Виктор вернулся в спальное помещение. Но когда он принес пачку «Родопи», которую выменял недавно у педерастов на пачку чая, Дядя был не один.

Приятель Рогова уже не сидел на подоконнике, а подбоченясь возвышался над крайним «толчком».

— Ты-то чего здесь шаркаешь? — Сверлил он взглядом ночного уборщика, Серегу Арефьева.

— Завхоз прислал, — начал оправдываться тот. — Наутро проверка из режимной части ожидается… И медик тоже.

Но Арефьев попался Дяде под горячую руку:

— Закинь эту швабру на хер! И чтобы я её больше под своим носом не видел, понятно?

Вид у него был грозен, поза тоже не предвещала ничего хорошего.

— Хорошо, хорошо, Слава.

— Что сказано? Я, может, срать сейчас сяду, — не мог угомониться Шипов. — а ты будешь здесь взад и вперед: шарк-шарк… шарк-шарк…

— Не-не, Слава! Вот, видишь? Уже и нету… — с перепугу уборщик выбросил швабру вместе с тряпкой в открытую форточку.

— Эх ты, ни хера себе! — Послышалось в тот же миг за окном. — Ну, падлы… Уложу навзничь!

И вскоре в отрядный сортир вломился взмыленный, с перекошенным от злобы лицом сержант Еремеев. Он по долгу службы производил ночной обход, и очутился не в нужном месте и не в нужный час — угодил под летящую швабру.

— Кто? Кто меня этой… Почему не спите? Куда старший дневальный смотрит?

— А какого… ты под окнами шляешься? — Гаркнул в ответ Дядя. — Не видишь, что ли? Уборкой человек занят, влажной.

Арефьев виновато пожал плечами:

— Извините. Из рук случайно выскочила… Скользкая, зараза! Вся в дерьме.

— Я тебе покажу — в дерьме! Я тебе, бля, покажу — скользкая! Угрожающе потряс в воздухе доставленной с улицы шваброй Еремеев. — Да я тебя в бараний рог… Гляди, чего с шапкой моей сделал!