Огненный перевал

Я одной левой рукой поднял бесполезный автомат и наставил ствол на человека, к моему удивлению, не в привычной камуфляжке, а в черном, как моя ряса, вполне приличном костюме, лежащего прямо на мокрой и грязной траве. Только одна половина его лица была заклеена пластырем, из-под которого высовывались марлевые тампоны, пропитанные свежей кровью. Рана, похоже, была совсем свежей и получена уже после того, как заслон солдат столкнулся с первыми бандитами. С верхнего конца ущелья сюда пройти никто не мог. Значит, можно предположить только одно…

Человек смотрел на меня и на мой автомат без страха и даже с легкой насмешкой.

– Ага… – сказал я. – Привет.

Человек в черном костюме свой автомат на меня не наставлял. Он совсем, похоже, меня не боялся, словно знал, что оружие мое стрелять не может.

– Привет, Святой Валентин.

Вот это неприятно… Я явно не был с ним знаком, но он знал мое «погоняло», следовательно, знал и то, что я не есть священник.

– Какого тебе, матерь твою, надо?.. – решил я не затягивать знакомство и разговор на веки вечные. – Мне как, стрелять или не надо?

– Думаю, не надо, иначе тебя сразу же самого подстрелят. Со мной четыре человека.

Я не стал искать взглядом тех четверых, матерь их, что с ним пришли. Знаю этот старый фокус. Только взгляд в сторону отведешь, человек в черном костюме свой автомат поднимет. Пока он еще, кажется, вполне смирный, хотя я не понимаю, почему он оружие не поднял до того, как говорить начал. На дурака вроде бы не похож. Скорее всего надеялся договориться. Тем не менее лучше не рисковать…

– Партия будет разыграна со счетом «один-один». Только и всего…

– Не боишься смерти?

– Господь примет меня вместе со всеми моими грехами…

– Уважаю твою жизненную позицию, – усмехнулся человек в черном.

– Что там случилось, батюшка? – громко крикнул из-за бруствера лейтенант Соболенко.

Человек в черном говорил едва слышно, и до бруствера его голос не доносился.

– Все нормально, – ответил я. – Молитву читаю.

– Вот-вот… – согласился мой, матерь его, собеседник. – Если ты нас не сдал, значит, с тобой можно иметь дело. Я специально прибыл сюда, чтобы с тобой поговорить…

Я попытался показать себя более осведомленным в делах, следовательно, и более сильным. Осведомленность – это всегда сила. Моя догадка о происхождении его раны была вполне жизнеспособной.

– Я думал, тебя убили в вертолете. Так, по крайней мере, надеялся тот, кто стрелял.

– А кто стрелял, скажи мне по-дружески, чтобы я знал, с кого спросить… Я очень хотел бы с ним встретиться.

– Встретишься, если очень хочешь, и будь уверен, что он тебя не отпустит…

Это прозвучало и предупреждением, и угрозой одновременно.

– Я не из пугливых, – он потрогал пластырь на своем лице. Видимо, напоминание отдалось болью в ране. Эта стало заметно даже по голосу. Тем не менее и моя прозорливость произвела на человека в черном впечатление.

Пока он замолчал, раздумывая о чем-то, я присел, забросил лямку рюкзака себе за правое плечо, взял в руки автомат боевика, на ощупь проверил, опущен ли предохранитель, и второй ствол тоже навел на собеседника. Теперь я себя увереннее почувствовал, хотя не знал, заряжен ли второй автомат. Но, памятуя о нехватке патронов, я свой автомат положил на землю и все так же на ощупь нашел в кармане разгрузки убитого бандита два спаренных рожка; быстро переместил их к себе за пояс, для чего пришлось основательно подтянуть живот.

– Я уже сказал, что прилетел сюда специально, чтобы с тобой поговорить, – продолжил человек в черном, наблюдая за моими действиями.

– Я понял.

Я действительно понял. Если он назвал меня Святым Валентином, значит, он имеет информацию о цели моего пребывания здесь – если он прилетел сюда, то прилетел за иконами. То есть этот человек имеет непосредственное отношение к тем самым изначальным похитителям икон из церкви и желает забрать свое. Не свое то есть, а то, что он украл и желает считать своим. По себе знаю, что украденное всегда легко привыкает к новым рукам. Или, если правильнее рассуждать, наоборот – руки привыкают к украденному. Но я уже сам добыл эти иконы своим умом и своими талантами. И мои руки тоже к ним привыкли. Просчитать ситуацию нетрудно, если имеешь хотя бы малейшее соображение.

– У меня есть деловое предложение. Ваше положение безвыходно. Сдаваться вы не пожелаете, я думаю, но у вас даже патронов не хватает для полноценного сопротивления.

Он думает, что обладает хорошим глазом, и пытается меня этим удивить. Заметил, видите ли, как я засовывал за пояс спаренные рожки. Но это только слепой может не заметить. Однако он, если уж знает мое погоняло, должен знать и то, что разговаривает с профессиональным кидалой, причем высокой квалификации. Что я сразу же продемонстрировал, ловко подобрав соответствующий ответ:

– Я не знаю, как другие, но я сегодня уже выпустил целый рожок… – по-актерски радостно засмеялся я. – Одной очередью. И мне пригрозили не давать больше патронов, чтобы вас всех не распугал. Так что ты прав, патроны приходится добывать самому. Спецназ стреляет прицельно, сам можешь убедиться.