Читаем Огненный перст полностью

С одной стороны кора на дереве была снята, и там темнел барельеф: резное изображение лесного бога. Руки у него были наподобие веток, борода короткая, как у Дамианоса, а ровно посередине лба торчал маленький сучок.

– Как же тебя не признать? – засмеялась девушка, осторожно показав на «огненный перст». – Нешто не ты?

Голова у Дамианоса кружилась, совсем ничего не соображала. «Ты похож на этого идола не больше, чем она – на Белую Деву. Девчонка почти ребенок, она напридумывала себе – это ладно. Но ты-то, ты?» – шепнул рассудок.

Аминтес посмотрел на девушку из лесного племени, почувствовал, что не может отвести взгляда, и рассудок умолк.

– Я пришел издалека. Я не бог. Я человек.

Она потрогала его за руку, неуверенно коснулась подбородка – и отдернула палец.

– Ты Лесень. Ты пришел за мной. Потому оделся в кожу и мясо. Но я тебе не нравлюсь, и ты не признаешься.

Голубые глаза в одно мгновение наполнились слезами, губы задрожали.

«Она живая. Она не растает и не исчезнет. Значит, ее можно будет отыскать. А сейчас – долг. Дело».

– Где ты живешь?

– Там. – Она показала на опушку недальнего леса. – Мы живем там. А то ты не знаешь! Мне дотемна на озеро ходить нельзя. Русы девушек ловят. Но сегодня вдруг так захотелось на вечерней заре искупаться! Вода вся розовая. А это мне не просто так захотелось. Это ты меня позвал.

Из-за густеющих сумерек вдаль было видно плохо, но Дамианос все же разглядел под деревьями серые крыши лачуг.

– Наша крайняя. Мы с бабинькой живем. Она глухая совсем, – сказала Радослава и хихикнула. – Ой, я ему рассказываю, а он все и так знает.

– Беги домой. Не оборачивайся. А то молнию с неба пошлю, – строго приказал Дамианос, решив, что быть богом, пожалуй, удобнее.

– Опять шутишь. Ты молниями не караешь – то Перун.

– А чем я караю?

– Ну как… Медведя можешь наслать. Или волков.

– Нашлю. Медведя. Беги домой!

Она медлила.

– А еще придешь?

– Приду. Не оборачивайся, поняла?

Девушка, подобрав рубашку, побежала, а Дамианос упал в высокую траву, где стоял. Конечно, обернулась – женщины есть женщины, хоть небесные, хоть земные. Увидела, что на поле никого нет, вскрикнула и припустила еще быстрее, только белые ноги замелькали.

И вскоре – показалось, сразу после того, как убежала Радослава, – померк последний свет. Стало темно.

Дамианос торопливо шел назад к озеру и повторял: «Потом, потом, не сейчас».

Ему было страшно, как никогда в жизни. Может быть, вообще – впервые в жизни.

Словно сорвали надежный панцирь, под которым он чувствовал себя неуязвимым. Раньше он смотрел на других людей и чувствовал, что сильнее их, потому что его ждет Белая Дева и он ничего не боится. Но если Дева не Там, а здесь, то как же тогда умирать?

Он стал таким же, как все. Смертным, который боится смерти.

О Боже! О боги! Как это страшно…

«Потом, потом, не сейчас».

…Вэринг валялся на том же месте. Когда аминтес вывел его из обморока, Токе захлопал единственным глазом, стал бить себя по щекам, озираться. Он не понимал, что с ним произошло, куда подевалась девушка и почему вдруг стало темно.

– Где баба? Был баба. Нету.

Дамианос пожал плечами:

– Не было никого. Наверно ты видел ведьму. Фрозлейк. Колдовство. Нет ли на тебе какого-нибудь амулета от злых чар? Амулет, понимаешь? Есть ведьмы, которых амулеты не отпугивают, а приманивают… Идем в лагерь, темно уже.

Варвар затрясся. Сорвал с шеи какую-то ладанку и швырнул в воду.

«Больше о ней не думать, – приказал себе Дамианос. – Иначе буду бояться, сделаю ошибку, и меня убьют. Мне теперь погибать нельзя».

<p>Логово змея</p>

Лагерь русов был виден издалека.

Прошли рощей, оказались на краю большого поля, и на дальнем его конце засветился огненный остров: черный холм с ровным венцом черного вала, а поверху – багровый отсвет от множества костров. Будто жерло невысокого, но широкого, пышущего пламенем вулкана.

Скоро засиял бледный месяц, и замерцала лента широкой реки, на берегу которой вэринги поставили свою крепость.

Вкруг плоской вершины тянулась стена из вбитых в землю древесных стволов в два ряда, посередине насыпаны земля и камни.

У распахнутых ворот стояла стража – молчаливые бородачи в войлочных куртках, обшитых железными полосами, с огромными топорами и длинными обоюдоострыми мечами.

Токе сказал им что-то, показав на Дамианоса. Прозвучало знакомое слово (или имя?) годи и несколько раз фрозлейк, «колдовство». Часовые посмотрели на тщедушного аминтеса с опаской, сделали одинаковый жест: поплевали на пальцы и потерли ими о левое плечо – должно быть, отогнали злых духов.

Что ж, эти грозные варвары суеверны. Отлично.

Конвоир повел Дамианоса через весь лагерь, на другую сторону холма, так что было время присмотреться к русам получше.

Перейти на страницу:

Все книги серии История Российского государства в романах и повестях

Убить змееныша
Убить змееныша

«Русские не римляне, им хлеба и зрелищ много не нужно. Зато нужна великая цель, и мы ее дадим. А где цель, там и цепь… Если же всякий начнет печься о собственном счастье, то, что от России останется?» Пьеса «Убить Змееныша» закрывает тему XVII века в проекте Бориса Акунина «История Российского государства» и заставляет задуматься о развилках российской истории, о том, что все и всегда могло получиться иначе. Пьеса стала частью нового спектакля-триптиха РАМТ «Последние дни» в постановке Алексея Бородина, где сходятся не только герои, но и авторы, разминувшиеся в веках: Александр Пушкин рассказывает историю «Медного всадника» и сам попадает в поле зрения Михаила Булгакова. А из XXI столетия Борис Акунин наблюдает за юным царевичем Петром: «…И ничего не будет. Ничего, о чем мечтали… Ни флота. Ни побед. Ни окна в Европу. Ни правильной столицы на морском берегу. Ни империи. Не быть России великой…»

Борис Акунин

Драматургия / Стихи и поэзия

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее