Огненный плен

* * *

После того как унтер в очередной раз сбегал к танку, все вскочили и стали приводить себя в порядок. После сборов (костер так и не был затушен) на полянке стало появляться что-то похожее на военные отношения. Унтер подтянулся. Замахал руками, и пятеро гитлеровцев, закинув ранцы за спину и взяв оружие в руки, побежали…

Когда я понял, что они сейчас направятся в сторону от стога, молил только о том, чтобы устремились они не в нашем направлении. Черт возьми, думал я, ведь есть еще двести семьдесят градусов на компасе. Если исключить те сорок пять, в которых они опасны для нас!

И дьявол услышал мой стиснутый в горле крик. Немцы плотной группой рысью помчались в сторону от нас.

— Мазурин, их осталось четверо…

— Экипаж танка, — объяснил он мне.

— Пусть пройдет три минуты.

Мы не советовались, мы понимали.

Через три минуты он шептал мне, прижав щеку к прикладу винтовки:

— Досчитай мысленно до трех и — без команды…

Он опоздал с выстрелом на мгновение. Но зато его пуля ударила одного из танкистов в лоб, и тот упал, даже не шевельнув рукой. А мой выстрел сразил того самого… впечатлительного… Ральф, кажется.

Схватившись за живот, он тонко вскричал и согнулся пополам. Так и пошел назад, не видя дороги ни вперед, ни назад…

У нас был выбор. Выстрелить и, бросив винтовки, ринуться на остолбеневших немцев. Это обещало рукопашную. Второй вариант был более рисковым, но в случае успеха нам не нужно было умирать под ножами танкистов.

Мы выбрали второй.

Не поднимаясь, мы вогнали в ствол еще по одному патрону, и на этот раз выстрелили одновременно. Упали двое, а тот, кому я угодил в живот, продолжал стоять. Но назад уже не шел… Он стонал и не желал падать. Немецкий танкист очень не хотел умирать… И тяга к земле была чем-то вроде сдачи в плен — никаких гарантий, долгая и мучительная смерть…

Не сговариваясь, мы вскочили на ноги и, досылая по третьему патрону, побежали к стогу так быстро, как могли. После второго дуплета гитлеровец Мазурина снова упал замертво, а тот, в кого целился я, опять остался на ногах.

— Бракодел хренов!.. — взревел Мазурин, с размаху опуская приклад на голову рухнувшего на колени унтера. Когда тот упал, чекист наступил ему на горло и, уже без помех, поднял над ним винтовку…

Приблизившись к белокурому Ральфу, я от бедра выстрелил в его склоненный затылок, где сквозь жидкие волосы виднелась розовая от напряжения кожа. Я обратил внимание на цвет кожи затылка, потому что он очень удачно гармонировал с розовой подкладкой погон танкиста СС…

Брызги красного цвета разлетелись в стороны, и я, к изумлению своему, почувствовал, что стал испытывать наслаждение от смерти. От причинения ее тем, от кого бежал…

— За «Уманскую яму» тебе, сучонок из Пруссии. — Я выбросил гильзу и загнал новый патрон. Почему я решил, что он непременно из Пруссии, я не знал. Как не знал, зачем загнал патрон в патронник. — Мазурин, куда ты?!

— Надо попробовать!

Я бросил винтовку, схватил два автомата и стал снимать с немцев ремни с подсумками. Свой, с обоймами от винтовки, я расстегнул и сбросил.

— Ты спятил, подполковник! — орал я, глядя, как тот спускается в люк танка.

— Я до ЧК три года «фордзон» по полю водил!.. — донеслось из люка.

— Ты пахать собрался?!

— Нет, бежать отсюда подальше!

— Идиот, — прохрипел я и, услышав рев двигателя, схватил с углей четыре палочки с кусками мяса. Я не мог уйти, не попробовав его…

Танк дернулся, и я едва успел отскочить в сторону, выронив один из автоматов и мясо.

Мазурин пропахал на своем «фордзоне» и то и другое, превратив одно в нерабочее состояние, а другое в несъедобное.

— Сукин сын! — в бешенстве заорал я.

— Совсем как в тракторе! — радостно сверкая глазом, проорал чекист, высовываясь из люка механика.

— Ты уничтожил мое мясо!..

— Прыгай скорее, поедем с удобствами! — рвал глотку он, не слыша меня.

Схватив другой автомат, я, как мог быстро, забрался на броню танка и вскоре оказался в люке командира.

* * *

— А мы не можем ехать побыстрее? — наклонившись к уху подполковника НКВД, поинтересовался я. — Быстрее, чем мы шли пешком?

— Нет, не можем! — рвал легкие он. Рвал и кашлял. Наконец-то он заслужил право кашлять по желанию. — Я не знаю, как у этой сволочи переключается скорость!