Огненный рубеж

С тех пор как Согд пал, жили в страхе, а уж в последние недели и вовсе – тут и там вились над полями тучи пыли из-под конских копыт, завивавшиеся в смерчи, доносились издалека протяжные команды, а Кривой Ахмат, первый деревенский враль, предсказывал, что через селение вскоре проедут новые господа – да из самых непростых. Он-де на торжище слышал.

Ахмат Ахматом, язык у него, что хвост у ишака, так и болтается, а и впрямь… неспокойно вокруг. Слухи множились, росли, делаясь все страшней… Чего захотят завоеватели? На что решатся? Пойдут догонять сбежавшего хорезмшаха? Или возьмутся за население, не слишком-то внимательно относившееся к монгольским законам?

Аслан вздохнул. Не все ли равно, если родился в навозе, в навозе ковыряешься, да в нём же и помрешь? Он – не воин, не владыка, высоких господ в жизни не видал и не увидит, ежели Аллах милует. Разве что вот с имечком свезло – такое бы и впрямь пригодилось… какому-то другому, знатному мужу.

Ну и жизнь! Все будто в насмешку – от рождения и до смерти. Еще и погромыхивает, польет вот-вот.

Дехканин распрямил спину, взглянул исподлобья на небо. Так и есть, близился час намаза. Обычно не слишком набожный, сегодня он был рад отвлечься от муторной работы.

Поспешил к ручью на окраине поля. Приступил к ритуальному омовению – а попросту говоря, принялся купаться, с удовольствием ныряя в прохладную воду с головой.

Из воды его и вытащили. За волосы. Вернее, сначала он увидел копыта. Именно копыта, без лошадей и всадников. Всплыл, увидел – и тут-то цепкая рука и ухватила его за волосы.

Аслан тихонько взвыл – было больно, но опыт всей его недолгой жизни гласил: тех, кто громко воет и сопротивляется, бить интереснее; хватают – значит, право имеют. Лучше всего: лицом в землю и причитать противно, может, и отстанут.

Так и поступил, когда оказался на берегу. Успел краем взгляда увидеть четверых богато одетых всадников-монголов при нукерах. Двое помоложе, в халатах и шапочках сановников, казались главными. Один из них явно маялся похмельем от потребления запретного плода лозы, второй выглядел так, словно страдал многодневной изжогой.

Двое постарше, одоспешенные и оружные, смотрели отсутствующими взглядами и о чем-то перешептывались между собой. Было им явно скучно.

«Влип», – осознал Аслан с горечью. И потому что монголы, и потому что знатные, и вообще…

– О великие, солнцеподобные господа! – заголосил он. – Не оставляйте сиротами без кормильца пять моих несчастных жен и десять детишек.

Жена у Аслана на самом деле была одна; детей не было пока что вовсе. Это не говоря о том, что названное число явно превышало дозволенное мусульманину.

Однако дехканин здраво рассудил, что чем больше жен, тем жальче, да и вообще дело не в этом. Важно, чтобы его услышали.

И впрямь услышали – это он осознал по удару сапога, сломавшему пару ребер, и приказанию заткнуться.

Пока он захлебывался от боли, пытаясь восстановить дыхание, раздался выцветший и холодный голос:

– Назови имя и где проживаешь, ничтожество. – «Ничтожество» не было ругательством; вы же не ругаетесь, называя собаку собакой, а именно так слово и прозвучало.

– Поднять взгляд, когда с тобой говорят, – рявкнул над ухом один из нукеров.

Аслан послушался. К нему обращался сановник-зануда. Остальные скучали.

– М-моё? – выдохнул.

– Нет, моё, пёс!

– Н-не могу зна-ать, сиятельный… – просипел дехканин. Больно было страшно, в точности как когда его пнул вол – насилу отлежался тогда.

– Небо, ничего не слышу. Еще тише мямлить нельзя? – вскипел молодой сановник. – Подведите ближе.

Его подхватили под руки и потащили вперёд.

– А-аслан ибн Хус-с… – окончание никак не выговаривалось. – Из селения… селения…

– Из ближайшего, полагаю, – бросил устало похмельный и икнул страдальчески. – Братец, это надолго?

«Братец» с изжогой не ответил, только зыркнул зло на своего родственника, тем временем подозвавшего одного из нукеров к себе. Обратился вдруг к Аслану – и ласково так, что в душе сразу затеплилась надежда.

– Ну же, Аслан ибн Хусейн, не надо бояться. Ты мужчина, воин, и вполне можешь все объяснить. Мы поймем. Как воины воина. Цыц вы там! Не сметь бить! Ты из этого селения, так? Работаешь в тех полях?

– Да, величайший, – выдавил из себя дехканин относительно твердо.

Надежда – дикая, дурная, билась в сердце. Да, сначала приложили. Но сейчас во всем разберутся. Да и могут ли к нему относиться законы монголов, странно подумать.

– И ты, полагаю, веришь в…

– Аллаха, милостивого, милосерд…

– Зачем уточнять? – вновь перебил пьяница. – Это Согд. Перед нами местный житель, креста над деревней не видно, значит, в ходу полумесяц.

– Вот поэтому законник я, не ты.

Тем временем кто-то нагнулся к Аслану, будто чтобы ухватить поудобнее, и тут же шепнул ему на ухо:

– Ничего не подтверждай. Ни с чем не соглашайся. Молчи, просто молчи.

Дехканин удивленно оглянулся. Увидел нукера, совсем недавно говорившего с пьяным братом законника.

– Смотреть на великого! – рявкнул тот прямо над ухом.

Как так? Несчастный Аслан не мог взять в толк, что происходит.