Огненный шторм

— Не обязательно, — сказал он. — В каждой семье могут быть свои секреты.

— Но этот секрет касается лично тебя, — сказал дядя Шерринфорд. — Мы и так хранили его слишком долго. — Он снова сжал ладонь жены, и она одобрительно похлопала его по руке.

Шерлок почувствовал, что земля медленно уползает у него из-под ног. Что это может быть за секрет?

Дядя Шерринфорд уже открыл рот, но в последний момент передумал. Нахмурившись, он посмотрел на Мэтти.

— Возможно… — выдавил он, — этот разговор стоило бы отложить. Позже мы обсудим все в кругу семьи.

Шерлок тоже посмотрел на Мэтти.

— Что бы это ни было, — решительно заявил он, — я не хочу, чтобы оно и дальше оставалось тайной. Мэтти — мой друг. Я не собираюсь ничего от него скрывать.

Дядя Шерринфорд явно сомневался:

— Даже если и так, Шерлок, это семейное дело. Уместно ли, чтобы о нем узнали посторонние? Может, нам стоит сначала посоветоваться с твоим братом?

— Посторонние уже знают. — Шерлок перевел взгляд с дяди на тетю и обратно. — Послушайте, Майкрофт однажды сказал мне, что ничто так не очищает, как солнечный свет. Я понял его слова буквально: в комнате с постоянно задернутыми шторами накапливаются пыль и паутина, — но со временем осознал, что у этого высказывания есть и переносный смысл. Майкрофт пытался сказать, что, утаивая какие-то вещи, мы только усугубляем ситуацию. Лучше уж признать правду и перестать ее скрывать.

Дядя вздохнул.

— Ну хорошо, — задумчиво сказал он, разливая по бокалам мадеру. — Это касается твоего отца. И тех времен, когда мы оба были детьми. Сигер… твой отец… уже тогда был странным мальчиком. Иногда он был веселым и полным энергии, мог взобраться на любое дерево и перепрыгнуть через любую ограду, мог дурачиться и так быстро тараторить, что люди не понимали, что он говорит. А в другие дни он просто валялся в постели или бродил по дому, вялый и безразличный ко всему. Наш папа говорил, что дальше будет хуже. Мама же сомневалась. Она обращалась к разным докторам, чтобы они поставили диагноз. Те врачи, которые видели, как твой отец носится без передышки, утверждали, что у него просто буйный нрав. Те же, при которых он не проявлял ни малейшего интереса к окружающему миру, считали, что он от природы чувствителен и раним — они называли это меланхолией. Когда же эти приступы — то буйства, то меланхолии — стали слишком сильны и наши родители уже не знали, как с ними справляться, они решили, что будет лучше оставить его на время в приюте для душевнобольных под присмотром врачей.

— Мой папа… был… сумасшедшим? — прошептал Шерлок.

— Я никогда так не говорил о нем, — решительно возразил дядя Шерринфорд. — Он был… он мой брат, и бывали дни, когда он выглядел совершенно здоровым. — Он помолчал. — Но иногда он становился таким возбужденным, что мог быть опасен, или таким подавленным, что поговаривал о самоубийстве. В приюте о нем плохо заботились. Однажды я навестил его и до конца своих дней не забуду те ужасы, которые там увидел. Я уверен, что пребывание в этом приюте навсегда оставило шрамы в его душе. — Он помолчал, опустив взгляд, но Шерлок был уверен, что сейчас его дядя видит перед собой картины далекого прошлого. — Один из врачей, наблюдавших его и дома, между посещениями приюта, был очень начитан. Он слышал о французском ученом, который описал болезнь и назвал ее маниакально-депрессивным психозом. Этот врач использовал различные лекарственные средства: от чемеричной настойки для вызова рвоты до отвара наперстянки и сока болиголова. Некоторое действие они оказывали, но явно недостаточное. Единственное, что действительно помогало, это морфий.

Морфий! От одного этого слова Шерлока бросило в дрожь. Он тоже был хорошо знаком с морфием. Слуги барона Мопертюи однажды усыпили его с помощью лауданума — спиртовой настойки опия, а агенты Парадол-чэмбер применили похожее средство, чтобы вызвать обморок у Майкрофта. Неужели все члены их семьи, так или иначе, сталкивались с этим ужасным наркотиком?

— А что такое морфий? — спросил Мэтти.

— Вещество, получаемое из опия, который, в свою очередь, извлекают из высушенного сока опийного мака. Это очень опасное средство, о котором я хочу сказать лишь то, что оно смягчало резкие перепады настроения Сигера. — Дядя Шерринфорд невесело рассмеялся. — Оно названо в честь греческого бога сна — Морфея.

Шерлок покачал головой:

— Кажется, я чего-то не понимаю. Мой отец болел, а это средство ему помогало. Ну и что в этом плохого?