Чем дальше они шли, тем реже становились дома и тем неказистей они были на вид, меньше и приземистей. Узкая улица перешла в дорогу, а скоро и дорога исчезла и только небольшая, извивающаяся, как змея, тропинка вилась среди городской окраины. Впереди особняком стояло двухэтажное здание из красного кирпича с полуснесённой ветром крышей.
— Сюда! — махнул рукой Мухомор и повёл Степана по переметённому пустырю к красному зданию.
Мела позёмка. Узкие арочные окна без рам уныло глядели на пустырь.
Подойдя к каменной развалюхе, Мухомор вошёл внутрь в широкий проём, видимо, раньше были ворота, и нырнул вниз. По полусгнившему настилу прошли несколько шагов и очутились в низком квадратном помещении, потолок которого поддерживали колонны с отбитой штукатуркой. Пол был завален хламом и мусором, смёрзшимся и покрытым снегом, который задувало в разбитые окна. Ветер шевелил обрывки бумаги.
Протиснувшись в узкий проход в стене, Мухомор сказал Степану:
— Прыгай за мной!
Степан боком, цепляясь за кирпичи, протиснулся в отверстие, ободрав полушубок, и спрыгнул на что-то мягкое. Как оказалось, это была трухлявая солома. Отсюда начинался тёмный туннель или коридор. Запахло плесенью и сыростью.
Прошли коридор — Степан удивился, как свободно Мухомор ориентировался в сплошном мраке, — и вышли в большое помещение. Что это не коридор, Степан понял потому, что стало легче дышать и шаги отдавались отчётливее и звучнее.
— Смотри под ноги, — наставительно сказал Мухомор, хотя не зги не было видно, сколько Степан не напрягал зрение, пытаясь что-то разглядеть.
Наощупь он последовал за спутником и, пройдя несколько шагов, ткнулся ему в спину. Мухомор толкнул незаметную дверь, и они очутились в просторном со сводчатым потолком подвале.
Здесь было тепло и светло. Свет исходил из небольшого оконца под потолком и открытой дверцы буржуйки, в которой ярко горел огонь. Возле буржуйки были настланы доски. На них были брошены рваные соломенные матрасы, на которых сидели трое пацанов, игравших в карты, четвёртый с кочергой возился у печки. Все они походили на Мухомора — оборванные, грязные, лет по 15–16.
Ребята с картами были разгорячены игрой. Потные лица блестели и были красными, то ли от азарта, то ли от жарко горевшей буржуйки.
— Ну кто так ходит, лапоть! Ты чего — не замечаешь, какие у него карты остались? Сейчас влестишь.
— Кто знал, что у него король.
— Думать надо. Все ж короли вышли, кроме червонного, значит, он у него, лопух!
Они перестали играть, бросив карты, и уставились не столько на Мухомора, сколько на Степана.
— Кого привёл, карась? — спросил Мухомора пацан, отчитывавший своего приятеля за плохую игру.
На вид он был постарше остальных. Звали его, как позже узнал Степан, Хамса.
Рядом в отгороженном досками помещении, у них был наблюдательный пункт: в стену была встроена вентиляционная труба, выходившая наружу. Из неё просматривался подход к тому месту, откуда начали свой путь в подвал Степан со своим спутником.
— Много будешь знать, скоро состаришься, — назидательно ответил Мухомор на вопрос Хамсы, а потом добавил, чтобы сгладить своё высокомерие: — Корешка своего. Понял? Пожрать есть чего?
— Печёная картошка.
— Давай сюда! По тому, как бросились исполнять просьбу Мухомора, Степан понял, что он у них здесь главный.
Ему подали, откинув матрас, несколько печёных картофелин с чёрными обугленными боками.
— На, бери! — протянул Степану три большие картофелины Мухомор. — Лопай, пока с голоду не помер.
Он отодвинул сломанную дверцу большой тумбочки, похожую на те, что стоят в общежитиях, и достал начатый каравай хлеба. Отломил краюху, протянул Степану:
— Жуй! Сытнее с хлебом будет.
Степан с жадностью, которой не ожидал от себя, чуть-чуть содрав кожуру, умял картофелину вместе с хлебом. Глаза его блестели, как у лихорадочно больного человека.
На буржуйке стоял чугунный чайник. Он вскипел и из отбитого носика шла тонкая струя пара. Мухомор налил в видавшую виды закопчённую кружку кипятка и поставил перед Степаном.
— А чаю нет? — спросил он у пацанов, молча созерцавших эту картину.
— Ещё не сбондили, — за всех ответил тщедушный паренёк с пронырливыми глазами и сопливым носом.
— Вот сегодня и сбондишь, — сказал ему Мухомор, тщательно пережёвывая хлеб.
Пока Степан управлялся с едой, запивая кипятком, Мухомор отвёл ребят в сторону и о чём-то им рассказывал. До Степана долетали отдельные фразы. Судя по услышанным словам, речь шла о нём.
— Мильтон меня ка-ак рва-а-анёт за ногу, я чуть не слетел, а он взял кирпич да как хва-атит того по голове… Мильтон меня и выпустил. Ну а мы дай Бог дёру…
Пока он рассказывал, подростки с интересом поглядывали на Степана.
— Пошамал? — спросил Мухомор своего спасителя, возвратившись к печке.
— Как видишь, — ответил Степан, вытирая рот рукой.
— Огольцы, чего опять расселись! А ну освободи человеку место. Пусть отдохнёт. — Мухомор обернулся к Степану. — Вот ложись поближе к печке, теплее будет.
Степан не стал отказываться. Прилёг на матрас, брошенный на доски.
— Давно выбираешься? — спросил его Мухомор, присаживаясь в ногах.
— Месяца четыре.
— Ничего себе!