Допив пиво, Федька протянул руку Генке, потом Борьке.
— Прощевайте, ребятки! В субботу, — обратился он к Колодину, — заводи свой драндулет и подъезжай в семь утра к хлебному магазину. Я там тебя буду ждать. Железно?
— Железно.
Он поднял руку и вышел из кафе.
Всю неделю Борис ходил довольный. Он предвкушал, как заработает кучу денег, отдаст долг, а там, смотришь, ещё чего-нибудь подвернётся. Как никак по четвертному в день, а деньги на дороге не валяются.
В субботу, как и договаривались, Федька ждал его у хлебного магазина в старом микрорайоне города, за рекой. Колодин приехал вовремя, тормознул у низкого пустого крылечка. Он был в шлеме вишнёвого цвета, в потёртых джинсах почти белых на коленях, и такой же курточке, застёгнутой на все пуговицы — было свежо, и на скорости ветер пробирал до костей.
Федька был в вельветовых, как и прошлый раз брюках, в кепочке, засаленной у козырька, в руках держал небольшой чемоданчик, с обшарпанными углами, с такими многие горожане ходили в баню. Он бросил в коляску, в ноги, чемоданчик и сумку с инструментом, которую вначале Борис не заметил, потому что она лежала у фундамента за ящиком для отходов, сел сам. Под грузным телом пискнули пружины подвески.
Ехали через город. Было рано, но улицы оживали: гудели электрички, громыхали грузовики, народ спешил на станцию, к поездам, на небольшой рынок рядом с вокзалом. Проехали пустынный стадион и повернули за многоэтажными домами направо, поднялись в гору, к музею. Потом ехали по булыжному шоссе, обсаженному липами, старыми, кое-где подгнившими, объезжали лужи с жёлтой взбаламученной водой, проехали запруду и свернули на узкую тропинку в жёстких листьях подорожника по бокам. Дорогу показывал Стариков.
Ночью прошёл короткий, но сильный дождь, а теперь светило солнце, и лужи испарялись. Неплотный туман поднимался от земли и терялся вверху деревьев. В тумане были отчётливо видны наклонные лучи солнца, прошивавшие лес и тот как бы дымился и плыл навстречу свету. Пахло раскисшей землёй и прелым лесным воздухом. Утоптанная тропинка была скользкой, и на ней во множестве валялись сбитые дождём коричневые иголки.
Федька в кулак, чтобы пепел не летел в глаза, курил «Приму» и, сплёвывая ежеминутно табачные крошки, липшие к языку, самодовольно говорил:
— Ты перво-наперво запомни — дело наше выгодное. Пятёрку месяцев и долг свой перекроешь. Ты знаешь, как некоторые — придут домой и в козла забивают. Я не такой… Чего без дела сидеть — лучше подработать. Рубль всегда пригодится. Я и машину себе куплю, дай только срок. А чего не купить! Я в день должен заработать пятьдесят рублей — не меньше. Понял — полсотни.
— Полсотни, — уважительно протянул Борис и подумал: «Жила. А мне только четвертной», но вслух ничего не сказал, продолжая внимательно глядеть вперёд, потому что корни ёлок так густо стелились по земле, что мотоцикл ежесекундно встряхивало, и надо было смотреть в оба и крепко держать руль.
Федька как будто читал Борисовы мысли:
— Вот именно, пятьдесят. На то она халтура. — Он забросил сигарету в кусты. — Это по-божески, твои двадцать пять, ты не думай… Сворачивай вон в тот переулок, здесь ближе…
Колодин свернул, куда ему указывал «бугор», и они поехали по ровной, как линейка улице, по обеим сторонам которой, в редком лесу стояли дачи. Были они старые, но кое-где виднелись и подновлённые, покрашенные, с чистыми стёклами террас.
— Я-то сначала ходил по плотницкой части, — разоткровенничался Стариков. — Был у меня дальний родственник по матери, плотник, дядя Сережа… Он меня и приобщил, пусть будет земля ему пухом. Чудак был. Брал за час. Такса у него была неизменная — рубль. В день без десятки не возвращался. И считал, что это хорошо. Работал — не филонил. А теперь — что десятка? Так… — Федька махнул рукой.
Свернули на булыжную мостовую. По её краю зеленел новый штакетный забор.
— Посмотри на забор, — указал Федька налево. — Моя работа. С одним малым вроде тебя я его поставил за неделю.
Борис окинул забор взглядом и отметил, что столбы стояли неровно — один ниже, другой выше.
— Что-то столбы выперло, — не то спросил, не то просто так вскользь заметил он.
Федька оглянулся, хотя никого, кроме них, кругом не было.
— Может быть, — ответил он и стал объяснять. — Надо было глубже копать, а хозяин торопил: «Давайте быстрее, на юга уезжаю». Ну быстрее, так быстрее, хозяин — барин. Когда сделали, они как штыки стояли, а теперь… А вот и наша дача, — взмахнул рукой Федька, показывая на высокий с мансардой дом, спрятавшийся за ёлками и берёзами. — Здесь и будем пахать.
Колодин подъехал к забору, к воротам, рядом с которыми была калитка. От неё вглубь участка вела широкая дорога, видно было, что по ней ездили на машине. Дача была обшита тёсом, сбоку желтело новым деревом крыльцо и пристройка, ещё не покрашенная, эффектно выделяющаяся круглыми смолистыми брёвнами.
— Видишь пристройку? — спросил Федька. — Вот под неё мы подведём фундамент.
Он вылез из коляски и забрал чемодан и сумку с инструментами.