Огненный столб

Звали его Эфраимом. Он принес в Мемфис известие от своих сородичей.

— Рабы ничего не имеют, но все знают, — сказал он с горьким юмором, сохранившимся, несмотря на усталость и страх.

Ибо он был в страхе, более того — в ужасе. Страх привел его в Мемфис, может быть, даже в руки царя, если того пожелает бог, чтобы говорить с пророком из Синая.

— Я не обращался к старейшинам в Пи-Рамзесе, — сказал он, — и не стал бы говорить с ними, даже будь у них у всех языки; но у многих их нет, потому что они возражали против недавних нарушений законов, и их лишили возможности возражать снова. — Он не стал слушать возмущенные слова собравшихся и продолжал: — Я пришел, потому что смог бежать, и Господь позволил это. Я хочу задать пророку один вопрос.

— Пророк молится Господу, — сказала Мириам. — Не смогу ли я ответить на твой вопрос? Люди называют меня провидицей апиру.

Эфраим покачал головой.

— Я должен спросить пророка.

Он явно был намерен добиться своего и во что бы то ни стало дождаться Моше. Тогда его накормили, отвели помыться, а потом уложили спать в помещении для молодых мужчин. Под защитой своих родичей он спал так, как не спал уже бессчетное множество ночей.

Эфраим, отдохнувший и сытый, при свете дня оказался худым и иссохшим, но все же было непохоже, что он вот-вот умрет от усталости и голода.

— Нас кормят как раз так, чтобы мы могли работать, — говорил он, завтракая вместе со всеми, кроме Моше. — Если мы слабеем и плохо работаем, нас секут бичами. Не до смерти, ни в коем случае — мертвыми мы не нужны. Нам говорят, что мы гораздо ценнее живые. Мы нужны царю, чтобы строить ему город.

— А женщины? — поинтересовалась Нофрет. — А дети? Они тоже страдают?

— Женщины работают вместе с мужчинами. Дети тоже, если они достаточно большие. Если нет, матери носят их на спине. Или… — он умолк.

— Или? — уточнила Нофрет.

Он не хотел говорить этого, но устремленные на него взгляды были слишком настойчивы.

— Или их продают. Мальчиков, если они уродились сильными, забирают, как только они достаточно подрастут для того, чтобы их можно было отнять от груди. И парней постарше — тоже, вплоть до тех, которые уже почти стали мужчинами. Египтяне говорят, что нас слишком много. Они не могут прокормить нас всех и потому продают детей, за которых можно взять хорошие деньги, но которые слишком малы, чтобы работать наравне со взрослыми мужчинами.

Нофрет не удивилась, тому что Эфраиму так неприятна эта тема. Рабство — ужасная вещь, приводящая в ярость даже ее, рабыню. Но то, что отбирали и продавали сыновей, было еще кошмарнее.

— Их отнимают у родственников, — вмешался Агарон, — и воспитывают среди чужих — среди людей, которые ничего не знают ни о нашей жизни, ни о нашем боге. — Он поднял голову, как будто они находились под открытым небом, а не под крышей, и закричал:

— О, Господин мой, великий Бог! Как ты можешь терпеть это? Как же мы отыщем их?

— Я надеюсь, — заговорила Мириам, и ее голос после этого вопля показался очень тихим, — что Господь приведет нас к ним или их к нам, когда наступит срок.

— Иногда я перестаю на него надеться, — вздохнул Иоханан, отчасти с грустной насмешкой, отчасти серьезно.

Эфраим заговорил в том же тоне:

— Я помню времена, когда на строительстве города нам было не так уж и плохо. Конечно, мы все равно находились в неволе, и некоторые из нас были знакомы с плетью даже слишком хорошо. Но у нас была еда, наши дома были лучше, чем у многих свободных людей, и никто не мешал нам поклоняться нашему богу так, как мы желали. Я даже не знаю, когда все переменилось. Это происходило медленно. Немного здесь, немного там. Возможно…

— Возможно, когда Па-Рамзес узнал, что станет царем? — предположила Нофрет.

— Очень может быть, — согласился Эфраим. — Я полагаю, ты знаешь, что он был царским строителем.

Он жил в Пи-Рамзесе и приходил наблюдать за нами. Изредка он задавал нам вопросы: как идет работа, достаточно ли у нас еды, не нужен ли нам свободный день, чтобы молиться богу. Иногда он выполнял наши просьбы, иногда нет, и тогда мы знали, что это не в его силах. Но когда царь состарился, царский строитель стал приходить реже. Он все время был у царя, чтобы потом самому стать царем.

— И, кроме всего прочего, — добавила Нофрет, — он постарался показать Хоремхебу, что при необходимости может быть достаточно жестким. Даже продавать ваших детей, если посчитает, что их слишком много.

Эфраим кивнул.

— Мы знали, что старый царь не любит нас. За нами требовалось присматривать, потому что в нас подозревали мятежников, наподобие царя, чье имя все позабыли — падшего, слуги Атона. Приходилось быть очень осторожными, не разговаривать с египтянами о нашем боге и не говорить ничего такого, что может напомнить им о боге падшего. Это было непросто. Главное было не назвать его Единственным, единственным богом.

— По-моему, — заметила Нофрет, — вы ничем не опасны для богов Египта. Они победили Атона, полностью уничтожили его. С чего им бояться вашего бога? Он даже не один из них.