Огненный столб

Но пора было возвращаться во дворец. Не из страха наказания. Это был долг, то, что Леа называла необходимостью: Бог звал Нофрет туда, куда она должна была идти. По дороге в селение она удалялась от заката, а теперь — от восхода. Свой узелок девушка несла на голове, ноги шагали легко, несмотря на усталость, выводя рисунок танца в дорожной пыли. Магия еще не оставила ее, а, может быть, так только чудилось. Магия внесла ее в город, через дворцовые ворота, прямо к ее госпоже.

Царевна едва взглянула на нее, и сама была как тень.

— У Меритатон начались роды. Рано — не то слово, слишком рано. Молись всем богам, каких знаешь. Молись, чтобы она не умерла.

9

Когда царица Нефертити рожала последнюю из шести царских дочерей, Нофрет еще не было в Ахетатоне. Она не знала, происходило ли все так же, как сейчас — обитатели дворца вроде бы занимались своими делами, но с рассеянным видом, постоянно прислушиваясь к звукам, доносящимся из комнаты: оттуда время от времени слышались женские крики, но не детские.

Предполагалось, что Нофрет ничего не замечает, или по крайней мере делает вид, что не замечает. Она прислуживала своей царевне. Царевна должна была присутствовать на церемониях в храме, исполнять свои придворные обязанности, учиться танцам, пению, чтению и священным письменам, но ее голова была занята совсем другим. Когда, разбирая отрывок из истории о пришпоренном царевиче, Анхесенпаатон сочинила полную ерунду, сказав, что он родил крокодила, вместо того, чтобы сказать, что крокодил ему угрожал, писец, ее наставник, отослал девочку заниматься чем-нибудь менее утомительным для ума.

Царевна приказала приготовить колесницу и велела Нофрет занять там место. Раньше такого не бывало, но, насколько знала Нофрет, ей и не запрещали. Анхесенпаатон вела себя так, словно была уверена, что никто ее не остановит.

И Нофрет устроилась позади своей госпожи, а царевна взяла вожжи, собираясь выехать из конюшни, но вдруг перед лошадьми появилась высокая фигура. Доверчивые кони опустили головы, ожидая найти в руках человека кусочки медовых сладостей. Мужчина рассеянно погладил их морды, не отрывая взгляда от царевны.

— Госпожа, ты собираешься ехать в одиночку? — поинтересовался он. Голос у него был по-солдатски груб, но с оттенком придворной обходительности.

Царевна вздернула подбородок.

— Военачальник Хоремхеб, ты загородил мне дорогу.

— Без сопровождения ехать нельзя.

Царевна не взглянула на Нофрет, не желая проявлять слабость — с таким человеком это было невозможно.

— Но я так хочу.

Хоремхеб взял обоих коней под уздцы, осторожно, чтобы не испугать, но достаточно крепко, чтобы не дать двинуться вперед. — Я буду твоим провожатым. Поехали, мои лошади готовы и стоят на внешнем дворе.

Там действительно стояла пара жеребцов, гораздо более беспокойных и порывистых, чем послушные лошади царевны, и по ним было видно, что с утра они уже совершили долгий путь. Но жеребцы явно были не прочь бежать снова, мотали головами, фыркали и норовили лягнуть конюха, удерживающего их.

Хоремхеб взял хлыст и вожжи и одним быстрым изящным движением вскочил в колесницу. Конюх отпрыгнул с дороги. Хоремхеб удерживал коней. Они били копытами, но с места не трогались. Военачальник поклонился без всякой насмешки.

— После тебя, госпожа.

Царевна, такая же надменная и холодная, как ее мать, направила лошадей вперед. Они охотно пошли рысью, не обращая внимания на рвущихся вперед жеребцов.

Куда ее госпожа собиралась ехать без охраны, Нофрет не знала. Может быть, к царской гробнице или даже еще глубже в пустыню, подальше от людей, от людских страхов.

Но как бы то ни было, царевна не решилась на такой побег. Она чинно ехала по дороге процессии, гораздо медленнее, чем если бы была одна, — и полководец с трудом удерживал своих жеребцов. Анхесенпаатон, казалось, ничего не замечала. Люди останавливались и смотрели на нее. Египтяне почтительно падали ниц. Неегиптяне, поняв, кто она такая, кланялись каждый на манер своей страны. Это немного напоминало порыв ветра в ячменном поле, когда тела и головы склонялись при приближении царевны.

Она проехала от одного конца широкой дороги до другого, от одних ворот до других и обратно. Затем, все так же медленно, ленивым шагом, свернула ко дворцу. Ее лошади даже не разогрелись. Кони Хоремхеба были покрыты потом и белыми клочьями пены. Складка его губ была сурова, но глаза смеялись.

Когда обе колесницы стояли во дворе конюшни — лошади царевны спокойно, жеребцы полководца готовые заржать от разочарования, Хоремхеб перегнулся через край своей колесницы.

— Честная игра, царевна. И честная победа.

Анхесенпаатон подняла бровь.

— Так это была игра? А я и не знала. — Она сошла с колесницы, повернулась спиной к своему неожиданному стражу и удалилась.

Как только они снова оказались в доме, царевна позволила маске упасть. Она бросилась к Нофрет, и смеясь, и сердясь.

— Каков? Как он только осмелился?

— Не понимаю. Что осмелился? Охранять тебя? Думаю, это было только разумно.