Огненный волк

И тут же у ослабевшей, измученной, почти без памяти лежавшей княгини начались сильные схватки. Женщина сама приняла на руки новорожденную девочку, окропила ее водой с горящим угольком, завернула в вышитую пелену. Женщины радостно загомонили, кто-то побежал сказать князю, кто-то хлопотал над роженицей. Ведунья из святилища качала новорожденную, даже не заметив, как та оказалась у нее на руках. А неведомая женщина пропала. Никто не заметил, как она вышла из бани — просто вдруг ее не стало среди них. И только потом, рассказывая князю, как все было, ведунья догадалась, как озарило — да ведь эта женщина и была сама богиня Макошь.

В память о доброте богини княжну назвали Дарованой — Дарованная Макошью. Пелену, сотканную руками самой богини, берегли как ее священный оберег, защищающий от любой беды. Каждый год княгиня Вжелена, взяв с собой дочку, ездила на Макошину неделю в святилище богини, расположенное на реке Кошице в пяти днях пути от Глиногора. После смерти матери Дарована ездила туда одна. В этом году она задержалась, ожидая приезда Светела. И вот теперь она больше прежнего заторопилась.

На другой день после разговора с отцом и Светелом, на самой заре, княжна Дарована отправилась в путь. Ее провожали два десятка отцовских кметей и несколько челядинок. У Светела не лежала душа отпускать ее, но и запретить он не мог — даже не жених еще. Выйдя на гульбище[179], он смотрел, как кмети выводили коней, как подвели к крыльцу рыжеватую кобылу с рубинами в серебряной уздечке, предохраняющими от падения, как Дарована, закутанная в лисью широкую шубку, садилась в седло. Она даже не оглянулась на него. Дней через десять она вернется. И Светел, никогда не уделявший много внимания богиням, теперь горячо молил Мать Макошь дать именно тот ответ, которого он желал. Который был нужен ему, как воздух.

Кошица бурлила, как в весеннее половодье. На мутной, почти коричневой от размытых глинистых берегов воде неслась серая пена. Грязная, разбитая дорога упиралась прямо в воду. Там, где раньше был мост, теперь в двух верстах от берега торчали из воды несколько обломанных бревен. А вода яростно кипела вокруг них, цепляла и снова уносила прочь сорванные где-то ветки, всякий мусор, словно хотела стереть и эти последние остатки покушения людей на ее волю.

— Вот это да! — Десятник Рьян сдвинул шапку на затылок и по примеру князя подергал себя за длинный ус. — Мост-то снесло!

— Говорила я — надо было возле Кошца переправляться! — ворчливо крикнула Любица, нянька Дарованы. — Там хоть широко, да тихо! А теперь ворочаться придется — в такую-то даль! Вот — никогда умного слова не послушаете!

— Помолчи, мать! — с досадой ответил Рьян. — Что теперь говорить!

— Нет, нам никак возвращаться нельзя! — заволновалась Дарована. — Это же целый день назад ехать, да еще день от Кошца — мы два дня потеряем! Мне столько нельзя ждать! От Макошиной недели всего два дня осталось!

— Да что же поделать, княжна моя? — Рьян виновато посмотрел на нее, словно сам не доглядел за своенравной рекой. — И правда — коли такая погода дурная, такие дожди, надо было нам догадаться — возле Кошца за реку править. А теперь ничего иного не придумаешь.

— Нет, так нельзя! — Дарована упрямо покачала головой. Она растерялась, но не могла согласиться потерять столько времени. Возвращаться назад на двадцать верст, когда до цели осталось не больше пяти! — Что-то нужно придумать! Тут ладью негде взять?

— Да где же? — Рьян сдвинул шапку теперь на лоб и почесал в затылке рукоятью плети. — Ближе Кошца, опять же, доброй ладьи не найдешь. А у здешних — разве что долбленку рыбачью. А в ней в такую реку пускаться — Водяному прямо в лапы. А коней как же?

— Может быть, брод поискать? — несчастным голосом предложила княжна.

— Какой тебе брод! — опять заворчала Любица. — Где брод был — теперь омут!

— Матушка Макошь! — Дарована чуть не плакала от такой незадачи.

Не попасть в Макошину неделю в святилище казалось ей не просто несчастьем, а целым оскорблением богини, словно без этого нарушится весь мировой порядок. И уж конечно, ей самой не знать покоя целый год. Вот ведь он противоположный берег, рукой подать! Перелететь бы как-нибудь, что ли!

— Видно, надо назад поворачивать, делать нечего! — решил Рьян и хотел подать знак кметям разворачиваться, но один из них вдруг вскрикнул и показал куда-то на опушку.

Из леса чуть выше по течению появились несколько всадников.

Их было четверо, кони их по брюхо измазаны были в грязи, сапоги мужчин хранили те же рыжие глинистые разводы.

— Смотри! — крикнула Дарована и даже несильно хлопнула десятника свернутой плетью по рукаву. — Смотри, они все в грязи — верно, переправлялись! Спроси у них — где?

— Да где тут? — усомнился Рьян. — Видно, пытались, влезли в воду, да назад повернули.

— Нет, ты спроси! — требовала княжна.

Сдавшись, десятник повернул коня и поехал навстречу незнакомцам. Дарована тронула лошадь вслед за ним. Ей было бы неприлично приближаться к чужим, но уж очень хотелось самой услышать, что они ответят Рьяну.

— День вам добрый, добрые люди! — приветствовал их Рьян.