Огнепад

Латтеродт ушла во внутренний космос, когда Дэн вплыл на камбуз через потолок и отскочил от палубы. Она моргнула и тряхнула головой: вернулась в здесь и сейчас, из вежливости тут же открыв окно на переборке. Плоский экран для нейрологических калек.

«Икар». Исповедальня. Монахи в скафандрах расположились по кругу, спиной друг к другу и смотрели во все стороны; визоры подняты, дабы обнажить душу пред ликом Господним.

– Привет, – осторожно сказал Брюкс.

Лианна кивнула и ответила, поедая кускус:

– Ракши говорит, ты капитально продвинулся. Даже дал этой штуке имя.

Он кивнул:

– Порция. Она удивительная и…

Ее взгляд вновь перекинулся на окно. «Она же глаз с них свести не может», – подумал Дэн в тот момент, когда Лианна поняла, что за ней наблюдают.

– Что?

– Она не просто удивительная, – пояснил Дэн, – Она меня слегка пугает. – Он кивнул в сторону трансляции. – А они отрезают от нее куски.

– Они берут образцы. Почти как настоящие ученые.

– Они берут образцы чего‑то, что дотянулось до «Икара» через половину светового года и заставило наши собственные машины сделать сальто вокруг законов физики.

– Если они будут только смотреть на нее весь день то доскональных ответов не получат.

– А я думал, именно так они и совершают все свои открытия.

– Они знают, что делают, Дэн.

– Это одна из гипотез. Хочешь услышать другую?

– Не уверена.

– Ты когда‑нибудь слышала об индуцированном танапарезе? – спросил Брюкс.

– Угу, – Лианна пожала плечами. – Обычная процедура среди людей с улучшениями. Помогает им не испытывать экзистенциальной тревоги.

– Это чуть более фундаментальная штука. Тебе ее делали?

– Танапарез? Нет, разумеется.

– Ты собираешься умереть?

– Со временем. Надеюсь, не скоро.

– Это хорошо, – сказал Брюкс, – Потому что, если бы ты действительно была жертвой ИТП, то не смогла бы ответить на вопрос. А может, и не услышала бы его.

– Дэн, я не…

– Ты и я, – он повысил голос, заглушая ее, – благословлены определенным уровнем отрицания. Ты признаешь, что умрешь, и даже интеллектуально понимаешь это на каком‑то уровне, но не веришь в свою смерть. Просто не можешь – такая мысль слишком страшна. Поэтому мы придумали чудесные небеса, рай, куда нас забирают после ухода в мир иной, либо с помощью твоих друзей и им подобных мы ищем бессмертие на чипе, или – если мы твердолобые реалисты – на словах признаем гибель и разложение, а на самом деле продолжаем считать себя вечными.

Вот только некоторые, – Дэн кивнул на экран, – слишком умны. Они соединяют воедино мозги друг друга и получают настолько глубокие озарения, что те никак не могут поладить с беспечным свистом над могилой, который длится уже миллионы лет. Такие люди знают, что умрут, чувствуют это всем своим нутром. Они понимают, что такое смерть, причем настолько глубоко, насколько ты или я никогда не сможем. Для них единственный способ не превратиться в хнычущую лужу соплей – по доброй воле протянуть руку отрицанию, вырезать когнитивную дыру прямо у себя в голове. Мы живем в отрицании большую часть жизни, но они не испугаются даже тогда, когда весь их чертов рой окажется на пути в морг. Они как больные агнозией, умирающие от жажды в собственном доме, потому что опухоль уничтожила их способность узнавать воду.

– Я не думаю, что они такие, – тихо сказала Лианна.

– Разумеется, думаешь. Ты сама мне говорила, помнишь? Обнулить сенсорную необъективность, рандомизировать ошибки.

Они молча смотрели, как рой спокойно тыкает палкой в неизвестную, но, возможно, крайне опасную аномалию.

– Многие из них умерли, причем не так давно, – заметил Брюкс спустя какое‑то время.

– Я помню.

– Я тоже. И знаешь, что врезалось мне в память, что я не могу забыть? Я помню Лаккетта, как он извивался от боли, лежа в собственном дерьме. У него закоротило спинной мозг, но при этом он улыбался и настаивал, что все идет по плану.

Лианна отвернулась, ее глаза блестели от слез.

– Мне он нравился. Он был хорошим человеком.

– Этого я не знаю. Но знаю, что вел он себя как обычный и несчастный любитель Иеговы, который однажды оглянулся вокруг, увидел весь ужас и несправедливость мира и начал мямлить какую‑то фигню про «Не гоже глине задавать вопросы горшечнику». Единственная разница в том, что остальные возлагают всю ответственность на великий божественный план, а твои Двухпалатники – на свой собственный.

– Ты ошибаешься. Они о себе так не думают.

– Тогда, может, и ты не должна? Может, тебе не стоит так сильно верить…

– Дэн, просто заткнись. Захлопни свою пасть. Ты ничего об этом не знаешь, не можешь знать…

– Я там был, Ли. И видел тебя. Они убедили тебя в своей непогрешимости. У них же все на пять шагов вперед просчитано, им даже не понадобилось вырезать тебе дыру в голове. Ты сама пошла в логово льва, у тебя даже пульс не участился. Встала прямо перед Валери и даже не подумала, что она – хищник и может инстинктивно, машинально вырвать тебе горло…

– Не надо винить в этом их, – в голосе Лианны чувствовалась крепость камня. – Это была моя ошибка. Чайндам… Я не позволю тебе винить других за мою собственную глупость.