Огнепад

«Сцилла» жгла на двух «же» по направлению к «Роршаху», следуя по предсказуемой, плавной дуге, упирающейся в разрушенный базовый лагерь. Возможно, она там и села – не знаю. Сарасти вполне мог убить двух зайцев одним выстрелом, запрограммировав челнок самостоятельно собирать образцы. Если и так, людей на борту к тому времени уже не осталось. «Сцилла» выплюнула нас в пространство за пятьдесят километров до нового плацдарма, бросив нагими кувыркаться на каркасе ракеты, которому едва хватало реактивной массы для мягкой посадки и спешного взлета. Мы даже управлять им не могли: успех зависел от непредсказуемости, а есть ли лучший способ быть непредсказуемым, чем не знать самому, что делаешь? Логика Сарасти – вампирская. Мы могли хотя бы отчасти проследить за ходом его умозаключений: колоссальный вывих, закрывший пробоину в борту «Роршаха», был гораздо медлительнее и расточительнее капкана, в который попалась Банда. К тому же «Роршах» не задействовал диафрагмы, а значит, им требовалось время для развертывания – то ли для перераспределения массы, то ли для взвода рефлективной пружины. Это давало нам «окно»: мы могли забраться в львиное логово, покуда его хозяева не в силах предсказать наше появление, расставить ловушки и унести оттуда ноги, прежде чем поставят капканы.

– Тридцать семь минут, – сказал Сарасти.

Никто не понял, как он пришел к такому выводу. Спросить осмелилась только Бейтс. Вампир лишь глазами сверкнул.

– Вам не понять.

Логика нежити: от очевидных посылок к непостижимым выводам. И от нее зависела наша жизнь.

Тормозные двигатели следовали заложенному алгоритму, в котором законы Ньютона скрещивались с бросками костей. Наша цель была выбрана не случайно – мы отсекли зоны роста и отводные каналы; места, лишенные близких путей к отступлению, тупики и неразветвленные сегменты («Как скучно», – пожаловался Сарасти, вычеркивая их). В нашем распоряжении осталось около десяти процентов объекта. Сейчас мы падали в восьми километрах от места первоначальной высадки, прямо в терновый куст. Здесь, на полпути к цели, даже мы сами не смогли бы точно предсказать место приземления.

Если «Роршах» мог, то он заслуживал победы. Мы летели. Куда ни глянь, пространство раскалывали ребристые шпили и корявые ветви, рассекая звездную даль и близкий газовый гигант на исчерченные черными жилами витражные осколки. В трех километрах от нас, а может в тридцати, вздувшийся кончик отростка лопнул неслышным взрывом заряженных частиц, затуманив даль застывающим, рвущимся газом. Прежде чем тот рассеялся, я заметил, как завиваются сложными спиралями клочья и струи: магнитное поле «Роршаха» превращало само дыхание объекта в радиоактивный град.

Я никогда не видел его невооруженным глазом и сам себе казался пролетающей сквозь старое пожарище мошкой в звездной зимней ночи.

Включились тормозные двигатели. Меня швырнуло назад, на ремни упряжи, и ударило о бронированное тело, мотавшееся рядом. «Саша», – вспомнил я. Остальных Каннингем усыпил, оставив в общем теле единственное одинокое ядро. Я даже не подозревал, что при раздвоении личности такое возможно. Она смотрела на меня сквозь смотровое стекло шлема. Скаф полностью скрывал ее графы, и в глазах я ничего не мог прочесть. В последние дни это случалось часто. Каннингема с нами не было, и никто не спросил, почему, когда Сарасти раздавал задания. Биолог оказался первым среди равных; дублер, которого некому заменить. Второй по незаменимости в нашей незаменимой команде.

Это увеличило мои шансы: ставки повысились до одного к трем.

Каркас спускаемого аппарата неслышно содрогнулся. Я снова посмотрел вперед, через плечо Бейтс, лежащей на противоперегрузочной койке впереди, мимо принайтовленных пехотинцев по сторонам. Наш автомат запустил боевую часть – сборный надувной тамбур на установке взрывного бурения, который пробьет шкуру «Роршаха», точно вирус клеточную мембрану Тонконогое устройство уменьшалось, пока не скрылось из виду Миг спустя на фоне смоляного пейзажа внизу рассвело и погасло крохотное натриевое солнце – вколоченный прямо в броню заряд антиматерии; мизерный, хоть атомы считай. Намного грубее, чем робкие ласки нашего первого свидания.

Мы совершили жесткую посадку (пока тамбур надувался). Пехотинцы слетели с нарт за миг до столкновения, извергая из сопел тонкие струйки газа, и окружили нас охранным кольцом. Бейтс последовала за ними, выскочив из креплений, и поплыла прямо к распухающему куполу. Мы с Сашей выгрузили катушку оптоволокна – складной барабан толщиной в полметра и диаметром в человеческий рост – и покатили ее вдвоем. Один из роботов проталкивался через шлюзовую мембрану тамбура.

– Пошевеливаемся. – Бейтс цеплялась за поручень надувной палатки. – Тридцать минут до…

Она осеклась. Мне не пришлось спрашивать, почему: передовой солдатик разместился над свежепробитым отверстием и прислал нам первую открытку.

Свет из глубины.

* * *