Огнепад

Вы можете подумать, что нам стало легче. Человеческое племя всегда боялось темноты: миллионы лет мы ежились в пещерах и норах, пока невидимые твари рычали, сопели или просто ждали в ночи за порогом, молча и тихо. В идеале любой свет, даже очень слабый, должен разогнать хотя бы часть тьмы, оставив разуму меньше простора для страшных фантазий.

Но мысль – штука неподконтрольная.

Мы последовали за пехотинцем вниз, в тускло мерцающую муть, напоминающую простоквашу с кровью. Поначалу казалось, что горит сам воздух, светящийся туман, в котором тонет все, расположенное на расстоянии больше десяти метров. Но это было иллюзией. Тоннель, в который мы выбрались, имел метра три в ширину и освещался рядами полосок, размером и формой напоминавших оторванные пальцы. Временами они закручивались на стенах широкими тройными спиралями. Похожие выступы мы зафиксировали на месте первой высадки, хотя они не светились, и пробелы между ними были не так сильно выражены.

– Видимость лучше в околоинфракрасном спектре, – доложила Бейтс, переключив всем дисплеи в новый режим.

Гремучей змее атмосфера показалась бы прозрачной. А для сонара она такой и была: передовой дрон плюнул во мглу цепочкой щелчков и обнаружил, что в семнадцати метрах впереди тоннель выходит в какое-то помещение. Прищурившись, я разглядел сквозь мглу очертания пещеры. Чуть ли не заметил зубастых тварей, словно разбегающихся от взгляда.

– Пошли, – скомандовала Бейтс.

Мы подключили пехотинцев: одного оставили охранять выход, остальных разобрали в качестве передовых ангелов-хранителей. С внутришлемными дисплеями роботы сообщались по лазерной связи; друг с другом переговаривались по негнущемуся кабелю из экранированного оптоволокна, который разматывался с катушки по нашим следам. В среде, где оптимальных выходов нет, это был наилучший из возможных компромиссов. Наши телохранители на поводках позволят держать связь во время одиноких прогулок по тупикам и закоулкам.

Да, именно одиноких. Мы должны были либо действовать поодиночке, либо исследовать меньшую территорию, а потому решили разделиться, словно блицкартографы в поисках Эльдорадо. Все наши действия основывались исключительно на вере – в то, что общие принципы внутренней архитектуры «Роршаха» можно извлечь из снятых на бегу мерок; в то, что «Роршах» в принципе представляет собой единое целое. Предыдущие поколения поклонялись злобным и непостоянным духам. Наше уверовало в упорядоченность мира. Здесь, в чертовой пахлаве, поневоле задумаешься, не подобрались ли предки ближе к истине…

Мы шли вдоль тоннеля. Наша цель была различима простым человеческим глазом: не столько зал, сколько перекресток, свободное пространство на стыке дюжины проходов, расходящихся в разные стороны. Кое-где на глянцевых поверхностях мерцали рваные сетки ртутных капель; сквозь материю стен прорывались блестящие выступы, как горсть крупной дроби, вмятой в мокрую глину.

Я взглянул на Бейтс и Сашу:

– Панель управления?

Майор пожала плечами. Ее роботы «обнюхивали» провалы тоннелей вокруг, осыпая их сонарными импульсами. Отзвуки расчерчивали на моем дисплее клочковатую трехмерную карту: цветные кляксы, размазанные по невидимым стенкам. Мы были точками в центре нервного узла, стайкой паразитов, обсевших огромного и выеденного изнутри хозяина. Коридоры изгибались плавными спиралями, каждый в своем направлении. Сонар заглядывал в их глубину лишь на пару метров дальше наших взглядов. И ни зрение, ни ультразвук не позволяли с ходу отличить один туннель от другого.

Прежде чем уйти собственной непроторенной тропой, Бейтс ткнула в сторону одного из проходов:

– Китон!

И другого:

– Саша!

Я нервно заглянул во тьму.

– Какие-то особые…

– Двадцать пять минут, – отрезала она.

Я развернулся и медленно поплыл по указанному пути. Тоннель загибался по часовой стрелке пологой, непримечательной спиралью; даже без тумана метре на двадцатом из-за кривизны входа в коридор было бы не видно. Зонд плыл впереди; тысячей крошечных челюстей стучал сонар, с далекой катушки на перекрестке разматывался фал.

Поводок меня успокаивал, хоть он и был короткий: пехотинцы действовали в радиусе девяноста метров, не больше, а мы получили строгий приказ прятаться под их «крылом». Эта мрачная, чумная нора может вести в самый ад, но никто не ждет, что я полезу далеко, – мою трусость одобрили сверху.

Еще пятьдесят метров. Пятьдесят – и я смогу развернуться и драпануть, поджав хвост. А до тех пор надо лишь стиснуть зубы, сосредоточиться и записывать. «Все, что видите! – приказал Сарасти. – И чего не видите. Насколько это возможно». И надеяться, что новый, сокращенный лимит времени истечет прежде, чем «Роршах» очередным пиком отправит нас в слюнявый маразм.

Стены вокруг сотрясались, будто плоть свежей добычи. Что-то промелькнуло мимо с тихим хихиканьем…

Сосредоточиться. Записывать. Если робот этого не видит, оно не существует.