Огнепоклонники

Уже на следующий вечер Фредди в накрахмаленной белоснежной рубахе с завязками на горле и на талии, в свежеотутюженных широких штанах и тюрбане подъехал к резиденции губернатора.

Фредди привязал своих сытых, вычищенных буйволов рядом с неспокойными лошадьми извозчиков и твердым шагом подошел к щеголеватым часовым у громадных кованых ворот. Часовые почти сразу впустили его, и Фредди записал свое имя в книгу посетителей.

Воздав, таким образом, дань почтения Британской империи, представившись и продемонстрировав преданность «королеве и короне», Фредди почувствовал себя готовым к встрече с будущим.

Глава 2

Пенджабцам пришлись по душе и мужественная внешность Фаредуна, и его обходительность. У Фаредуна было удлиненное лицо красивой лепки, с твердым подбородком, с изящной горбинкой на носу; его большие карие глаза под слегка нависающими веками обладали какой-то таинственной способностью располагать людей. Кожа его была светлой и чистой, одежда всегда опрятной. Ко всему, он был парсом, честность и добропорядочность которых вошли в пословицы. Поэтому Фаредун сразу занял заметное место в квартале. Дела пошли хорошо, в семье появился достаток, и даже удавалось кое-что отложить. Фаредун взял за правило по пятницам раздавать милостыню. Его жена и теща всегда появлялись на людях в плотно повязанных платках-матхабанах, закрывавших лоб до самых бровей, в ритуальных поясах и кофточках, с подобающей скромностью опущенных на бедра. Обе женщины, прямые и строгие, держались с таким достоинством, что кто бы их ни увидел — индус ли, мусульманин или христианин, — не мог не испытывать глубокого уважения и к ним, и к главе их семьи.

Путли с головой ушла в домашние заботы, в семейные хлопоты и была всем довольна. Однако безразличный взгляд ее как будто неподвижных глаз проникал куда глубже в душу мужа, чем тот мог предположить, и замечал там многое, что наводило на размышления… Правда, Путли твердо знала: на что бы ни был способен Фредди, ее он никогда не бросит. Годами сохраняя счастливую уверенность в муже, она нарожала ему семерых детей, радуясь всему — от бурного мига зачатия до родов.

Фредди тоже был доволен началом лахорской жизни, но его счастье не было полным: Джербану. Теща была занозой, колючкой в боку, помехой в жизни. Она ни на секунду не переставала стонать, охать, бурчать себе под нос и жаловаться. Путли стоически терпела выходки матери, объясняя их тем, что Джербану вдова, что она тоскует по родным местам. Фредди же в силу утонченности своей натуры хуже переносил характер тещи и понемногу начинал понимать, что никогда не привыкнет к ее ядовитому присутствию в доме. В том, что она получает злобное удовольствие, допекая его, Фредди не сомневался. Он был убежден, что ее нытье, головные боли, храп, слезы и истерики предназначены для одной цели — донять его. Фредди нередко приходил в отчаяние, корил свою долю и спрашивал себя, за какие чудовищные преступления в минувших жизнях послана ему эта кара.

Он видеть не мог, как за столом теща выхватывала себе самые большие и смачные куски. Фредди моргал всякий раз, когда тещины пальцы залезали в куриное карри, выискивали гузку или печеночку и забрасывали кусочки в рот. И чем больше он дергался, тем радостнее уволакивала теща все самое вкусное прямо из-под его носа, жадно набивая свою ненасытную утробу. Затем Джербану удовлетворенно откидывалась на спинку стула, придвигала поближе к себе миски с другими блюдами и уже без спешки поедала все подряд.

Всякому терпению есть предел. И однажды за обедом Фредди взорвался. Цепко ухватив грабительскую руку, в пальцах которой уже было зажато стегнышко, Фредди направил ее к тарелке трехлетней Хатокси и велел:

— Кушай, детка!

После этого руке была возвращена свобода.

Грозя длинным пальцем и страшным образом перевирая библейский текст, Фредди прорычал:

— Из уст младенцев и грудных детей! Да-да, из уст младенцев и грудных детей вы вырываете кусок!

Не понимая смысла слов, — английских к тому же! — но догадываясь о смысле происходящего, семейство замерло. Джербану заерзала на месте, с ненавистью глядя в суровые глаза зятя над грозящим перстом. Что бы ни значили эти его английские слова, ясно — на нее клевещут, ее осуждают, ее хотят со свету сжить!

Выждав немного, Фредди продолжал:

— Вы что, дитя малое? Почему вы отнимаете и печенку, и жир у моих детей? Вы только посмотрите, как они исхудали!

Обвиняющий перст указал на Хатокси и ее годовалого брата Соли — крепеньких, круглощеких малышей.

— Как зороастриец, я не могу оставаться безгрешным, если на моих глазах совершается грех! На моих глазах убивают моих детей…

— Нельзя поддаваться демону гнева! — предупреждающе пискнула Путли.

— Демону гнева? На моих глазах убивают детей, а я должен спокойно смотреть на это? Да я буду не меньше виноват перед богом, чем эта обжора! Должен быть закон, по которому пороть надо прожорливых старух!

— Фредди! — охнула потрясенная жена.