Огневица

Гулява потупилась, размышляя о чем-то. Потом сунула руку за пазуху и вытащила маленький свиточек, перетянутый бечевой с восковой печатью и оттиском огненной птицы.

– Откуда у тебя княжье письмо? – охнул Даромир.

– Брату прислали. Его в княжеские вои принимают, – Гулява стиснула свиточек замерзающими пальцами, медля и думая о чем-то.

Потом подняла темные глаза на Даромира. Взяла его за руку и втиснула письмо в ладонь нахмурившегося шехха.

– Вы с братом похожи. Мы родом из маленькой северной волости, в Червене в лицо нас почти никто не знает. Брат в семье единственный мужчина, если уйдет – мои сестры и мать останутся без опоры. Меня, как видишь, замуж брать не спешат, а забрать их к себе я смогу не раньше лета, так Завида повелела. Что с ними станется за это время?

Даромир осторожно, будто свиточек мог рассыпаться в его пальцах, сжал бумагу.

В последнюю ночь они с Гулявой любились медленно и неторопливо. Бояться им было некого: Завида намедни укатила в Олонец – проверять, хорошую ли руду для ее мастеров подвезли. Еще не рассвело, когда шехх поцеловал спящую девушку в висок, беззвучно оделся и вытащил из-под кровати припасенный мешок. Скользнул под сваленные меха на очередной уезжавшей телеге. И два каурых тяжеловоза медленно потянули его в сторону Червена.

* * *

Даромир стоял в первом ряду. Сжимал копье намертво, чтобы не выскользнуло из ставших мозолистыми и жесткими от постоянных тренировок ладоней. Налобник шлема холодил переносицу, кольчуга тянула спину, но Даромир лишь выпрямлял ее сильнее. Утро было ясное, чистое, омытое ночной грозой, и солнце щедро заливало светом исходившую испариной землю. В такой день хотелось не отнимать жизни, а крепко сжимать теплые плечи, горланить песни у костра и шутливо бороться на кулаках. Жить хотелось.

Даромир улыбнулся, на мгновение прикрыв глаза.

Ради того, чтобы кто-то сегодня не повстречался с пожарами, чтобы кому-то не пришлось хоронить любимого, он и стоял сейчас бок о бок с такими же новобранцами, пока нутро его завязывалось в узел в ожидании, когда через вершину соседнего холма перевалит вражеское войско.

Даромир чувствовал, что завтрашнего дня он уже не увидит. Но сердце его было спокойно.

– Идут! – хрипло выкрикнул кто-то, и Даромир крепче ухватил копье.

Враги налетели черной тучей, щетинящейся сталью, словно рассерженный еж. Даромир принял на копье одного, крякнул, приподнимая его в воздух. Копье с хрустом вышло у воя из спины. По древку побежали кровавые струйки, но до рук дотечь не успели. Даромир выпустил копье и выхватил короткий меч. Перебросил его в левую руку, а правой вытянул привычный кинжал с темной бороздкой посередине. Сейчас она была светла: яда на стали не было. Даромир ощерился, принимая на меч атакующий выпад, оттолкнул чужака и до рукояти вонзил кинжал в его живот. Тут же развернулся, отбивая удар сбоку, и чиркнул по горлу врага, перерезая его от уха до уха. Поймал взгляд соратника, кивнул ему, и они встали спиной к спине, отбиваясь от наседавших чужинов.

Копье пробило их обоих насквозь, намертво сцепив тела. Чужин, огромный, страшный, верхом на вороном коне, больше похожем на чудовище из Нави, оскалился окровавленными зубами, сплюнул и развернул коня, врываясь в гущу схватки. Конь встал на дыбы, разбивая копытами головы.

Но Даромир этого уже не видел. С улыбкой на губах он погружался в розоватый туман. Он хотел жить, а вместо этого пошел на смерть. Пошел, чтобы жил кто-то иной. Кто-то более достойный, чем шехх без имени, рода и тех, кто затеплит для него свечу.

Пожалуй, впервые в жизни он принял верное решение.

Вдруг туман стал рассеиваться. Грудь тупо ныла там, куда ударило чужинское копье, и Даромир невольно растер ее, но не нашел ни следа страшной раны. Он медленно открыл глаза, силясь понять, почему вокруг царит сумрак и пахнет травами, – неужто он выжил и его привезли к знахарю?

Наконец мир перестал плясать, и Даромир встретился взглядом с беловолосой девушкой, держащей его руку в своей и медленно поглаживающей ее, точно она ребенка успокаивала. Не сразу, ох не сразу Даромир понял, кто она такая. А поняв, осознал и где оказался.

– Я… прошел твое испытание, Хранительница? – спросил шехх, едва сумев разлепить пересохшие губы.

– Если бы оно было моим, я бы первым делом его отменила, – грустно отозвалась она.

Ее красивое лицо было печально. Даромиру хотелось спросить, кто сумел обидеть сказочную колдунью, но вдруг он понял кто. Он и обидел. Только не помнил, как и когда умудрился.

– Все хорошо, друг мой. Не тревожься. Ты в моем доме, а значит, плата принята. Пойдем к столу. Тебе сейчас не помешают кружка моего взвара и добрая еда, а после – крепкий сон. Больше спешить некуда. Вы все наконец-то можете отдохнуть.

Только тут Даромир заметил за спиной Ясмены Бояну и Храбра. Растянул губы в своей привычной улыбочке и залихватски встряхнул волосами. Друзья переглянулись и расслабились, наконец признав в нем знакомого балагура. Даромир пошел к столу, на ходу заговорив о чем-то несущественном, и друзья тут же поддержали его треп.