Огневица

– Я не знаю, о ком вы говорите, – Итрида сжала кулаки и вышла из-за спины шехха.

Она встала напротив птицелюдки, глядя той в глаза. Странное, чуждое лицо смущало, взгляд, по которому нельзя было прочесть ровным счетом ничего, вызывал дрожь, но Итрида заставила себя смотреть.

– Внутри меня живет огонь, о котором я не просила. Он выжигает меня изнутри вот уже пять весен. Им проклял меня мужчина – человек, – и уж точно он не был ни самовилой, ни птицелюдом. Но недавно я повстречала одного птицелюда, который мог бы быть вашим братом… если бы у вашего народа рождались мальчики.

Йулла наклонила голову к другому плечу.

– Заходи, – наконец отрывисто каркнула она. – И ты, блудливый шехх, тоже.

Глава 11. Смарагдовая шкатулка

В доме Йуллы терпко пахло благовониями: они дурманили голову и размывали зрение, убаюкивая и заманивая в свои объятия. Итрида старалась дышать ртом, чтобы коварные зелья не сбивали с ног. Йулла вела их с Даромиром через свои покои, постукивая палкой по темным доскам пола. Путники миновали длинный коридор со множеством дверей. Одна из них была открыта. Итрида не удержалась и заглянула в комнату, когда они проходили мимо. Там сидела на кровати девушка-птица и штопала рубашку. Ее лицо, склоненное над одежкой, медово освещала горящая лучина. На краешках светлых перьев дрожали золотые искры. Почувствовав чужой взгляд, девушка вскинула голову. Ее глаза на миг подернулись пленкой, совсем как у Йуллы. Век у птицелюдок не было, и Итрида решила, что, должно быть, они так моргают. Девушка отбросила ткань, подбежала к двери и захлопнула ее.

– Йарре не любит людей, – скрипуче каркнула Йулла.

– Я думала, этот дом только ваш, – задумчиво произнесла Итрида.

Но Йулла лишь усмехнулась.

– Он только Йуллы. И потому только Йулла решает, кому здесь оставаться. Нас слишком мало, чтобы терять друг друга из виду, поэтому вся молодежь поначалу живет под крылом Йуллы, а вылетает тогда, когда докажет, что способна выжить среди людей.

– Это… разумно, – подумав, кивнула Итрида.

Йулла приоткрыла клюв и издала странный звук, похожий на скрип сломанного дерева. Ради собственного спокойствия Итрида решила, что птицелюдка засмеялась.

Йулла наконец остановилась и дернула головой, указывая на другую приоткрытую дверь.

– Заходите. Садитесь. И говорите всё, что вам есть сказать. Если старой Йулле покажется, что вы несете чушь, – уберетесь прочь из Белоозера и забудете сюда дорогу навеки. На веки вечные!

Итрида и Даромир переглянулись. Подчиняясь указанию черных когтей, они гуськом вошли в комнату, оказавшуюся ложницей Йуллы. Даромир уселся на низкий топчан и тут же потянулся к серебристому кувшину, стоявшему рядом на столике. Плеснул в найденный тут же кубок, отпил и скривился: вода! Но вслух ничего не сказал.

Итрида была уверена, что Йулла выгонит их прочь за такое самоуправство, но птицелюдка лишь указала ей на место рядом с шеххом. Сама Йулла расположилась на широкой скамье, раскинув по ней разноцветные полосы ткани, из которых состоял подол ее платья. Сухо застучали камни в бусах, пока городничая Белоозера готовилась слушать рассказ незваных гостей.

Итрида опустилась на топчан рядом с Даромиром. Ей привычно было сидеть по-мужски, широко расставив ноги. Но под непроницаемым взглядом птичьих глаз огненосица вдруг смутилась – она уж и забыла это чувство за годы бродяжничества – и ограничилась тем, что положила ногу на ногу. Переплела пальцы и уставилась на них так внимательно, будто ее многочисленные кольца вдруг оказались самым интересным в мире зрелищем.

– Что ж. Я не знаю, о каких Опаленных вы говорите, но пять весен назад в лесу я повстречала странного огненосца…

Пять весен назад. Беловодье

Рыжая Итка сидела на крылечке.

Из-под ее рук сыпалась сладко пахнущая стружка. Тонкий нож с деревянной рукоятью ловко гулял по сучковатой ветке, девичьи пальцы держали его нежно, будто обнимали. Девушка наклонилась над своей работой. Конец толстой рыжей косы зазмеился по крыльцу, сверкая на солнце маленькими золотистыми искрами.

Распахнулась дверь, и из избы показалась мать. В руках она несла бадью с грязным бельем. Не заметив Итку, мать натолкнулась на нее, и нож повело: морда волка получилась кривой, будто зверь усмехался.