Огневица (СИ)

— Где, где… в конячей узде. Мезамирка дружину сам водил, сам пестовал. Мы по весям шарились, не без разбоя. Влетишь в селение, а там домки и люди в них спрятамшись, так вот в каждый идешь и сторожишься, а ну как топором прилетит? А мечом-то как махать в тесных сенях, а? Изворачивались. Сунешь в зубы, а потом по горлу чиркаешь. Супротив селян можно, а встанет напротив тебя воин ученый, так к себе на длину меча и не подпустит. Токмо ежели дурак, али пьяный.

— И что, неотрадно было люд простой сечь? С того и утёк ты? — Некрас понял сразу, а спросил больше для того, чтобы Радимке дать выговориться.

— С того. Вишь как боги-то наказали за зло? Теперь закуп я, Некрас, — мужик вздохнул тяжко.

— Не закуп. Вольный. Долг прощаю. Иди, куда хошь. А не хошь, оставайся в Решетове. Подмогну с домом и землей не обижу. На насаде моей ходи, рад буду такому-то воину.

— Нет. Крови не хочу более. А твоих обучу. Ты ведь добром мне откликнулся, а я что ж? И дом поставлю, как уговорено, — Радим кивнул, будто придал словам своим тяжести. — Пойду на весла. Ты торопишься, вижу?

— Верно. Быстрее бы, Радим, — и снова пропал Некрас в тяжких думках и тревогах.

От автора:

Репище — огород.

Тати — тать — разойник, грабитель.

Глава 24

— Нельга, отступись! — Богша уже который день донимал девушку. — Ведь убьют тебя. Непростой мужик, родовитый. В силу вошел. Рудные не пощадят!

Нельга металась по гриднице, злилась и печалилась. Почитай две седмицы миновало с того дня, как молодой Квит сказал ей о Военеге…и целовал, с собой звал. Злилась девушка на Богшу и слова его, а печалилась с того, что никогда более не увидит Некраса. И не люб, а думается о нем, и не дорог, а вспоминается каждую минутку. И там беда, и тут напасть.

Временами хотела Нельга пойти к Всеведе, просить мудрого совета, но знала наверняка, что даст себя отговорить от задуманного. Жить хотела Нельга, любить и чтобы любили. Вон как Квит любит. Да пусть врёт, пусть ходок, а все одно — отрадно.

— Богша, уезжай. Бери деньгу, добро все забирай и ступай, куда глаза смотрят! Тебе-то зачем лишать себя яви? Ты дядька мне единственный, хучь и не кровный, так разве могу я тебя под ножи подвести?

— Дура, — в сердцах молвил Богша. — Не о себе пекусь, о тебе, мстявая.

Новица по обыкновению молчала и слушала. Вроде и тут она, а вроде и нет. Сидела на лавке, уронив руки на колени ладонями вверх, и смотрела в окно бездумно, словно любовалась солнцем закатным.

— Знаю, дядька… Не могу, никак не могу. Пойми ты, не простят мне родные мои. Не смогут в нави упокоиться, пока топчет землю обидчик. Сколь дён во сне вижу их. Матушку бледную, отца битого. Больно им, слышишь? Больно и тяжко! — голос ее взвился, прижал правдой так, что дышать стало трудно.

Богша уселся на лавку, провел ладонью широкой по лицу, но тревоги тем не смахнул. Видно было, что от правдивых слов последней из Лутаков сделалось ему еще горше.

— Уезжай, Богша. Мы с Нельгой уж сами, — Новица говорила тихо, но внятно. — Я уже который день в дому у Новиков подвизалась. То в девичьей поверчусь, то у печи потопчусь. Привыкли. Как притекут Военег с дружинниками, так мы с Нельгой и пойдем помочь по-родственному. А там уж травку подсыплем. Хучь в бражку, хучь в квас. Сдохнут, все сдохнут! Кровавым потом изойдут и в корчах в навь отправятся! За все помстим!

Закричала вдовица безумная, забилась. Нельга сей миг подсела к ней, обняла, утешила. А сама на Богшу глядела, мол, пойми — ей плохо, так и мне не лучше.

— Будя. Спать давайте. Утресь все инако видится, — Богша снова тяжко вздохнул. — Ежели упертые такие, то и пёс с вами. Да и со мной. Более о том говорить не стану, и ответ все трое держать будем. Не кину, не оставлю. Делайте, как знаете, а я как сам разумею. Травы подсыпьте, и тикайте. С холопами тем днем разочтусь и отпущу с подворья. А мы побежим. Выйдет, не выйдет — то светлые боги решат.

С теми словами встал и пошел к себе в малую гридницу, в которой спал в те дни, когда приезжал с заимки.

Нельга еще малое время посидела, обняв Новицу, а уж потом и спать ее уложила: укрыла шкурой, косы подобрала, поцеловала страдалицу в лоб. Сама же спать не легла, не могла себя унять. Походила по гриднице, да и вышла во двор.

Долго смотрела с крылечка на темнеющее небо, на звезды, что усыпали его щедро, да слезы лила: по себе, неудачливой, по яви, по Тише и по Некрасу…

Стоило подумать о купце молодом, так соль-то на щеках сама собой высохла, не иначе румянец спалил без остатка. Сей миг захотелось кинуть все и бежать далеко-далеко! По темному лугу, к Старовешенскому ключу, а там за дальние реки, высокие берега. Подальше от Военега, от помщения и близкой смерти. Сдержала себя, скрепила. Вернулась в домок, выпила свежей водицы из кадки и улеглась на лавку. Уснуть скоро и не чаяла, а уснулось и во сне привиделось.