На следующий день ветер усилился. Волны крутыми пенистыми гребнями хлестали на палубу, раскачивали корабль. Ход уменьшили наполовину: волны могли оборвать трал.
После полудня командир приказал выбрать трал. И скоро после того, как буи. постепенно сближаясь, сошлись за кормой и были, наконец, выбраны, вахтенный матрос громко закричал:
— Справа по траверзу мина…
Перержавел ли минреп и волной сорвало мину, но она, сильно раскачиваясь, плыла по морю — темная, рогатая.
С катера за ней молча следили. Все знали, что ее нельзя оставить, как нельзя оставить на свободе сбежавшего из клетки хищного зверя. Спустить шлюпку и подойти на ней к мине нечего было и думать, расстрелять ее с корабля издали не попадешь, а близко подорвешь корабль,
Тогда раздался спокойный голос Крюкова с какой-то особенной интонацией,- Назаров сначала не понял значения его слов:
— Закурить придется.
Мичман Родионов тихо подтвердил:
— Да, Крюков, придется тебе покурить.
Только тогда понял Назаров, какое страшное курение предстояло старшине. Он остался в одних трусах, к нему привязали подрывной патрон с бикфордовым шнуром, и он подошел к борту. Родионов дал ему папиросу и зажег спичку.
Корабль осторожно пробирался к мине. Крюков глубоко затянулся н так, с горящей папиросой, не прыгнул, а сполз в воду.
Он плыл как-то странно, видимо, прятал папиросу от волны. Вдруг с Крюковым что-то случилось. Он заметался и повернул обратно; ему бросили конец н он вскочил на палубу,
— Другую закурим,- сказал старшина,- потухла.
И через минуту он был опять в море. И опять все напряженно следили за ним. Вот он уже возле мины, вот ухватился за рым, и Назаров невольно вскрикнул, увидев голову старшины у самых колпаков мины.
.. Когда Крюков подплыл к кораблю и его вытащили, Родионов, стоящий с часами, скомандовал самый полный ход. И все же катер сильно встряхнуло от взрывной волны. Старшина в кубрике вытирался полотенцем и, увидав восторженные глаза Назарова, сердито сказал:
— Чего не видал? Простое дело — сам то же делать будешь…
«Неужели буду?»-думал часто Назаров, когда греб на шлюпке к мине, когда удерживал шлюпку, чтобы не стукнулась она о мину, и смотрел, как, наклонившись вперед, Крюков протягивал длинные, цепкие руки и с удивительной ловкостью брался за рога мины и набрасывал на них подрывной патрон. Ошибаться было нельзя, и Крюков, как и Другие опытные минеры, никогда не ошибался. Он так искренне считал себя обычным, рядовым минером, что в конце концов и Назаров поверил в это. Он учился у старшины, учился его умению, дисциплинированности и постоянной готовности идти на самое трудное дело.
И все же, когда бывалые старшины и матросы с колодками орденов и медалей на груди, сиди на пирсе в часы отдыха, курили и разговаривали, Назаров, хоть и привыкший к ним, испытывал особое чувство: очень многое пронесли эти люди в своих сердцах за годы войны. Они дрались под Севастополем, Одессой и Новороссийском, прорывались к вражьим берегам сквозь ливень снарядов, высаживались на берег, тралили под огнем. И то, что они остались такими же простыми, как и он сам, молодой матрос, после войны пришедший на корабль, еще больше влекло к ним Назарова. Он, сам того не замечая, старался равняться по ним и теперь уже не волновался. когда вместе с Крюковым отравлялся на шлюпке подрывать мины.
…Волна была маленькая, и Назаров размашистыми взмахами весел гнал шлюпку. Потом затабанил, удерживая шлюпку на веслах, зорко следя за приближающейся миной.
Все шло, как обычно. Крюков, согнувшись на напруженных ногах, приказал Назарову зажечь шнур. Назаров зажег и стал грести. Корабль был совсем близко и медленно двигался задним ходом навстречу шлюпке. И вдруг железный скрежет донесся из-под киля, корабль вздрогнул и остановился. На палубе уже бегали люди, выскочил наверх старшина мотористов и подбежал к командиру. И еще прежде, чем они подошли к борту, Крюков наклонился вперед, и глухое ворчанье вырвалось у него.
— Трал намотало на винт,- сказал старшина,- корабль потерял ход.- И он резко оглянулся на мину, на которой горел шнур.
Не более кабельтова было до нее — корабль и шлюпка были в зоне взрыва. На мину смотрели и с корабля… Сколько времени прошло с тех пор, когда зажегся шнур? Он горит шесть минут. Половина этого срока, или даже несколько больше, уже истекла. Значит, они поспеют к мине в самый момент, когда сработает патрон. Крюков припал к банке.
— Рви,- тихо сказал он,- рви во всю силу, Назаров. Назад, к мине… Ну!
Вся кровь, показалось Назарову, отхлынула у него от сердца. Тонкий звон наполнил уши. Он видел перед собой глаза старшины и, ничего не сознавая, откидываясь всем телом назад, рвал веслами воду.
— Ну,- торопил Крюков,- чаще, чаще! — и он двигался всем телом в такт движениям Назарова.- Давай же, давай, давай!