— Хорошо, я не требую, — уже менее агрессивно сказала Рози. — Я прошу у тебя как твоя будущая жена — а я ею стану, что бы ты себе ни думал о традициях. Так вот, я прошу: доставь мне радость, убей это недоразумение. Неужели подобную просьбу от близкого тебе человека так трудно выполнить? Нас с тобой ждут годы, которые мы проведем вместе, мы будет делить с тобой поровну и победы и поражения. Давай не станем начинать наш совместный путь с пустяковой ссоры.
— В самом деле, фон Рут, — подала голос Эбердин. — Ты же мужчина, тебя просит женщина, так соответствуй.
— Нет, — твердо ответил я. — Он живой и забавный. Я не хочу его убивать. И потом, Рози, он ведь все правильно сделал. Он признал в тебе хозяйку, мою избранницу, и так показал свою к тебе приязнь.
Взгляд Аманды моментально стал колючим как игла. Ну да, я же сказал: «мою избранницу». Не стоило этого делать, но сказанного не воротишь. Или это из-за того, что я по своей всегдашней привычке пытаюсь договориться, а не рубануть сплеча? Не знаю, но факт остается фактом — Аманда опять на меня зла, вон даже отвернулась.
Что примечательно — Рози вместо того, чтобы заулыбаться, еще сильней нахмурилась. Что опять-то не так? Боги, как же это все сложно, сколько нервотрепки с этими женщинами.
— А как его зовут? — спросил вдруг у меня Карл. — Этого твоего чудика? Надо ему имя дать, что ли, если он тут жить останется.
Фальк уже все решил за всех, он к подобным вопросам подходит просто.
— Зовут? — Я опешил. — Не знаю.
— Назови Филом, — посоветовала вдруг Магдалена. — У нашего короля при дворе был менестрель, Филом звали. Это недоразумение чем-то на него похоже — беспокойное, зеленое и пауков ест.
— А ваш менестрель, что, зеленый был? — изумилась Агнесс. — И пауков ел?
— Многие подозревали, что он как раз зеленым был от того, что ел то, чего нормальные люди сроду кушать не станут, — доверительно ответила ей Магдалена. — Но король ему благоволил: тот пел красиво и непонятно.
— Фил так Фил, — пожал плечами я и снова обратился к Рози: — Вот видишь, теперь его совсем уж убивать нельзя.
— Хорошо. — Как видно, де Фюрьи уже взяла себя в руки, а потому лицо ее снова стало добрым, а на губах гуляла улыбка. — Как скажешь.
После этого я понял, что далеко от себя Фила отпускать не стоит, ибо в этом случае за его жизнь и гроша не дашь.
— Фон Рут, делай что хочешь, только чтобы в спальне этого Фила не было, — потребовало сразу несколько девушек одновременно.
— Мы добрые, но, если что, сожжем его ко всем демонам, — добавила от себя Магдалена. — И совесть меня лично мучить не будет.
— Разболтались вы совсем, — внезапно сказал Ворон. — Занимаетесь всякой ерундой.
Мы все дружно притихли. Тон наставника был не просто настораживающий, он был пугающий.
— Горя вы не нюхали, — продолжал Ворон. — Много я вам воли дал.
Он замолчал, мы тоже боялись подать голос.
— С завтрашнего дня плотно начинаем заниматься только боевой магией и лекарскими науками, надо вас загружать так, чтобы времени на блажь всякую не оставалось. Смена дисциплин — через день. В понедельник вы друг друга калечите, во вторник приводите друг друга в порядок, — наконец продолжил наставник. — Занятия — с утра до вечера. Сначала немного теории, а потом практика. Причем закат солнца не повод для остановки учебного процесса, ночной порой вы должны работать так же эффективно, как и при солнечном свете. А может, даже и лучше, ночь — наше время, время магов.
Вот теперь я уверен в том, что нас ждет война. Вопрос — как скоро он нам об этом скажет и все ли присутствующие отправятся с ним в сторону Западного океана.
А может, не все, а только лучшие поедут? Я-то к ним точно не отношусь…
Глава 8
Время шло, а Ворон ничего нам про отъезд из замка не говорил, Гарольд с Карлом даже несколько раз прошлись на мой счет, выдавая шуточки вроде: «Фон Рут у нас глазастый, может увидеть даже то, чего нет».
Ради правды, в основном проявлял остроумие Карл, Монброну было особо не до веселья — Ворон наотрез отказался разговаривать с ним по поводу возможности покинуть замок на время. Либо насовсем уходи, либо больше не морочь наставнику голову. Когда же Гарольд начал настырничать и приводить какие-то доводы, то наставник, который в этот момент размышлял о чем-то своем, запустил в него первым, что под руку подвернулось, а именно — подсвечником. Попасть не попал, но Гарольд после этого окончательно обозлился на белый свет. И домой не пустили, и по самолюбию чуть не вдарили. Причем мне лично было непонятно, что его опечалило больше — запрет на отъезд или невозможность хоть как-то поквитаться за брошенный в него подсвечник. Правда, сама мысль о том, чтобы сцепиться с наставником, вызвала резкое неприятие практически у всех нас. У кого-то (например, у меня) сработал инстинкт самосохранения, у кого-то — вбитые с детства догмы — учитель не оскорбляет и не унижает, он наставляет тебя на путь истинный, а потому неприкасаем. Так что не до оттачивания остроумия было Монброну.