Огни в бухте (Дилогия о С М Кирове - 2)

Ожидая со дня на день переворота, враги арестом Богомолова хотели прежде всего вызвать в нем такую же ненависть к большевикам, какая была у них самих, а изоляцией его от внешнего мира предать забвению "бухтинскую проблему". Этим путем они надеялись сохранить в целости богатейший нефтяной участок для арендаторов, бакинских нефтепромышленников. Ну, а Людвиг, или Гюнтер-старший, думал о сохранении нетронутых площадей, но только уже для будущей немецкой колонии на Кавказе. Это подтверждалось следующим фактом: когда в сентябре 1918 года в Баку вошла турецкая армия, вместе с турками прибыла большая группа немецких "ученых" и колонизаторов; в числе других немцев был и Гюнтер-старший, уехавший в Турцию в 1917 году. Однажды с группой офицеров и каких-то немецких дельцов он приехал на бухту. Туда вызвали Богомолова. Гюнтер представил его своей компании и предложил ему (вернее, приказал!) продолжать работы по засыпке бухты, всерьез думая о будущей немецкой колонии.

Так как Богомолов никакого отношения ни к разрушению оборудования на промыслах, ни к обводнению нефтеносных пластов не имел, то на предварительном же следствии дело о нем было прекращено и он был освобожден из-под ареста.

Но враги его все же своего достигли, если не прямым, то косвенным путем...

На Богомолова так удручающе подействовали арест и две недели, проведенные среди врагов и злобствующих специалистов, что, вернувшись домой, он слег в постель. У него началось воспаление нервной ткани глаз. Болезнь быстро прогрессировала, и к августу он ослеп на левый глаз, а потом постепенно начал слепнуть на правый.

Близились октябрьские торжества. Из Баку в подарок московским рабочим готовили эшелон рыбы и фруктов, и Богомолов, устроившись через начальника станции комендантом поезда, поехал в Москву.

После двухмесячного лечения (навсегда ему запомнилось это утро 5 января) он встал и... не увидел света.

В Баку Богомолов возвратился с поводырем. В городе о нем стали говорить как о мученике, его жалели, к нему приходили с соболезнованиями старухи, попы, торговцы, гимназисты - и тогда он переехал в Крепость, закрыл двери своей новой квартиры для друзей и недругов. И вскоре о нем забыли: другие события становились злобой дня.

2

Ночью из Астрахани прибыли еще три парохода с беженцами. Киров вместе с Серебровским встречал этих людей, гонимых голодом с Поволжья.

Пламя факелов трепетало на ветру. Из мрачных трюмов выходили тысячи людей, измученных долгой дорогой, качкой, бессонными ночами, и пристань гудела от разноплеменного говора, от плача детей, от грохота вагонеток.

Сергей Миронович переходил с парохода на пароход. Его окружали тесным кольцом босые, в лаптях, в одних портянках, в пропотелых полушубках, шинелях и армяках казанские татары, чуваши, мордвины, казачья беднота. Слушали Кирова внимательно, многие его знали по Астрахани. Потом взбирались на ящики и корзины, на паровой кран, на капитанский мостик и, перебивая друг друга, забрасывали вопросами о работе, питании, жилище, и сквозь гул голосов Киров отвечал беженцам, успокаивал их, говорил, что бакинский пролетариат сделает все возможное для помощи.

Среди приезжих попадались бойцы героической 11-й армии. К ним Киров был особенно внимателен.

На пристани стояли походные кухни с горячей пшенной кашей. Члены бакинского Совета распределяли среди беженцев ордера на квартиры. Серебровский со своими помощниками тут же вербовал на бухту и на "Солдатский базар" желающих работать. Было много больных. Санитары на фаэтонах и машинах развозили их по больницам.

В четвертом часу утра пристань угомонилась, и Киров поехал домой.

Машина плавно шла по берегу, мимо пустынных пристаней и улиц, и потревоженные голуби, хлопая крыльями, поднимались на крыши и карнизы окон.

Горизонт на востоке полыхал заревом. Было уже светло, и дворники тушили фонари.

У самого берега со стоном кружились чайки, ныряя в волны. Где-то шел караван верблюдов, и далекий колокольный перезвон звал в степь и пустыню.

Приоткрыв глаза и оглядевшись, Сергей Миронович нетерпеливо расстегнул ворот рубахи, вздохнул:

- В такую рань хорошо бы по лесу побродить. Где-нибудь у реки или озера... Травинка не шелохнется...

- Надо бы пострелять, Сергей Мироныч, съездить куда-нибудь, - сказал шофер.

- Вот выберем свободный денек, поедем за утками.

- Все обещаете! Дни приходят и уходят, так и ружья заржавеют.

- Поедем бродить... Мы уж побродим...

Сон опять одолел Кирова, и он замолк. Тигран искоса посмотрел на Сергея Мироновича и понял, что он очень и очень устал, - с ним никогда ничего подобного не бывало. И он укоризненно сказал:

- Люди по ночам спят, а вы все ездите и ездите...

Киров сквозь дремоту ответил:

- Беженцев видел?.. Тысячи их... без крова... голодные... Нет, спать в такое время никак нельзя...