Огни в бухте (Дилогия о С М Кирове - 2)

- Никогда ты не задумывался над такой фигурой? Он с первого дня работ на бухте нам всячески мешал. Потом поднял свистопляску во время грязевого фонтана. Организовал эти телеграммы в Москву, из-за которых мне пришлось срочно поехать в столицу, столько хлопотать...

- Ты думаешь об Ахундове?

- Да, я думаю о нем.

- Видишь ли, Мироныч... Раз на то пошло, то я тебе должен рассказать... Как-то после вашей истории на охоте у меня был шофер Ибрагим (кстати, Ибрагима я уже устроил на другую работу). После него я кое-что проверял, кое-что узнал... Ахундов является почетным председателем союза охотников. Ну и ездит, конечно, по охотам... Делать-то ему сейчас нечего! Вот неделю тому назад, а может, и дней десять, он на сорок человек устроил охоту на острове Святом...

Киров нетерпеливо перебил Теймурова:

- Не известен ли тебе среди этих охотников немецкого типа парень? Вот вспоминаю охоту и его с гитарой в руке, его дьявольскую улыбку! Какие среди нефтепромышленников тебе известны немецкие фамилии? Отец у этого, кажется, был одним из главных акционеров бухты... В прошлом - друг Ахундова. Отец-то его и являлся автором старого проекта засыпки бухты!

- Из немцев, Мироныч, на бухте, кроме Людвига Гюнтера, никого не было, но этот сукин сын давно убежал в Турцию.

- Вот-вот! Это сын убежавшего Гюнтера, о нем говорил Петрович. Против него, конечно, я никаких улик не имею, я его тогда в первый раз и увидел, но с первого же раза всем своим существом, физически ощутил, что это враг. Хитрый, коварный!.. Вот что, Мехти! Давай-ка возьми этих двух молодчиков. До всяких следствий и докладов твоих помощников. Я думаю, что мы не ошибемся. Невзирая на исход "переговоров" с этим мерзавцем, поджигателем "миллионера", ты их возьми, и главное - Ахундова.

- Ну, раз на то пошло, Мироныч, тогда я тебе должен раскрыть один секрет. Ты знаешь мой принцип в работе: действовать только наверняка. Я всего тебе не сказал. Ты уж извини. Не хотелось мне, не проверив дело, вводить тебя в заблуждение.

- Какие тут, к черту, могут быть секреты, когда горит фонтан!.. Убит Богомолов!..

- Ты послушай, что я тебе скажу. Конечно, за ночь многое можно было сделать. Но ты понимаешь, я всю ночь проторчал в больнице. Видел всю операцию. Потом вместе с сестрами и чекистами сидел у постели этой сволочи. Так вот: в медицине, на их жаргоне, существует так называемый период возбуждения. Он наступает после операции, после наркоза... В такой период с больным творится черт знает что. Одни плачут, другие ругаются, третьи начинают болтать. Иной в такую минуту может все рассказать, всю тайну выболтать. Таких случаев в эти периоды возбуждения было у нас много. Так вот: я того же ждал от нашего "героя", но, понимаешь, ничего такого с ним не случилось: видно, он очень крепкий черт, железный, был почти все время в полном сознании, только ругался сильно, даже доктора разбежались. Но сквозь эту ругань мне дважды слышалась фамилия - Ахундов.

- Ахундов?

- Ахундов! Должен тебе прямо сказать, что из тебя выйдет хороший следователь. Должен тебе еще сказать, что перед отъездом из больницы я дал приказ об аресте Ахундова. Сегодня Новый год, и он, наверное, гуляет со своими "охотниками". Понимаешь? - расхохотался вдруг Теймуров.

- Понимаю. Только ты совсем зря так медленно распутываешь передо мной этот клубок. Все это в конце концов можно было бы в двух словах рассказать.

- Ты правильно говоришь. Но это дело необычное, и я хотел себя проверить. Узнать твое мнение, твои соображения.

- Мое мнение в отношении врагов революции тебе давно и хорошо известно!

- И еще небольшой секрет, Мироныч, раз дело пошло на откровенность... Этот сукин сын в период возбуждения еще одну фамилию упомянул. Всей его ругани я не понял, но имя мистера Леонарда Симпсона очень четко услышал. Надо думать, Быкодоров работает на него. Или, вернее, работал!.. На этот раз, кажется, навсегда отсечем от нашей нефти щупальца английской разведки.

Машина повернула с Набережной на Красноводскую и пошла мимо площади Свободы, мимо могил двадцати шести бакинских комиссаров, расстрелянных англичанами и эсерами в закаспийских степях.

2

Третью ночь Петрович не смыкал глаз, не отходя от бушующего фонтана. Почерневший от копоти, весь в нефтяных пятнах и опаленный, молча он делал свою работу, молча копал вместе со всеми землю, возводил насыпь между нефтяными амбарами, стиснув зубы, шел на штурм пожара, и не слышно было на бухте его басовитого голоса.

Поджог "миллионера", огонь на бухте были его личным несчастьем, а не просто пожаром на промысле. Когда он на мгновение закрывал глаза и начинал вспоминать всю проделанную работу по засыпке бухты, бессонные ночи, нечеловеческое напряжение сил и нервов, - он метался, как от физической боли.

Но еще больнее для Петровича была смерть Павла Николаевича...

Утром он привез на бухту целый фаэтон цветов и венков, отправил их в промысловый комитет, а сам пошел к горящему фонтану.

Его окликнули.