Огни в долине

— Значит, договорились, Семен Прокопьевич? Я опять насчет драги. Если Тарасенко не приедет вовремя, начинайте сами. Команды отдельной не ждите. И второе: думайте, ищите, как если не на круглый год работать, то хотя бы сезон удлинить.

Зубов проводил директора до мостков и долго еще стоял на понтоне, смотрел, как высокая фигура Майского пересекает водоем, как садится он в двуколку.

А Александр Васильевич, пустив рысью отдохнувшего Пегаса, пытался угадать, что же там стряслось, на «Комсомолке». Так просто Аленка звонить не станет, ясно. И вот ведь какая, не велела Слепову говорить. Гадай теперь. А если несчастный случай? Это же шахта. Александр Васильевич был почти уверен, на «Комсомолке» случилось что-то нехорошее. Иначе Аленка не разыскивала бы его, а Слепов сказать не хотел, пусть, мол, сам все увидит. Но почему тогда он так спокойно разговаривал по телефону? Нет, здесь что-то другое. Вот, черти, задали загадку. Думают, у директора нервы железные, что ли. Ну, погодите, я вам покажу сюрприз. Еще утром, собираясь на работу, Аленка говорила, что за «Комсомолку» ему можно не беспокоиться. Там подобрался дружный и работящий коллектив. Молодежь этой шахты первая начала борьбу за ударный труд, там появились и первые на прииске ударники. А бригада Пестрякова стала лучшей. Вот тебе и Данилка, смешной, нескладный и тайно влюбленный в учительницу парень. Он-то думает, что об этом никто не догадывается. Жаль, Любовь Ивановна не отвечает ему взаимностью. Получается, как было у него, Майского, с Аленкой. Надо будет поделиться с Данилкой опытом…

Александр Васильевич так задумался, что совсем не смотрел на дорогу, по которой ехал. Но хорошо натренированный Пегас словно знал, куда надо седоку, и без команды повернул на развилке дорог в нужную сторону. Правда, бежал он не так резво, как бывало, годы и на него наложили свой неумолимый отпечаток. И все-таки это был еще добрый конь.

Показалась шахта. Директор подъехал к домику, и выпрыгнул из двуколки, набросил вожжи на крюк, вбитый в столб у ворот. Пегас сам потянулся сюда, запомнив, где надо останавливаться. Двор шахты словно вымер, нигде ни души. Александр Васильевич зашел в конторку — там никого. Он собирался уходить, но в соседней комнате послышались голоса. Распахнул дверь и увидел жену и Данилку Пестрякова. Они стояли к нему спиной, склонясь к столу. Как по команде оба оглянулись.

— Наконец-то! — сказала Елена. — Иван Иванович звонит: директор едет к вам. Ждем. А тебя нет…

— Ладно, — нетерпеливо перебил Майский. — Что тут у вас?

Елена и Данилка загораживали стол. В лице жены не было тревоги, скорее оно выражало плохо скрытую радость.

— Взгляни сюда, Александр Васильевич, — Мельникова чуть отодвинулась, жестом приглашая подойти к столу. Там лежало три неправильной формы куска металла. Округлые, с глубокими извилинами, они излучали теплый желтоватый блеск. Таких крупных самородков Александру Васильевичу еще не приходилось видеть за все годы работы на приисках. У него сразу пересохло в горле. Он шагнул к столу, взял самый большой из трех самородков.

— Ого! — он нервно рассмеялся. — Вот это камешек. Фунтов десять?

— Одиннадцать с половиной, — уточнила Мельникова, и в голосе ее зазвучало торжество. — Это, разумеется, грубо, точных взвешиваний мы еще не сделали. А вот этот, треугольный, шесть фунтов с четвертью. Ну, а тот — девять. Итого почти двадцать семь фунтов золота или одиннадцать килограммов. Придется заряжать пушку, директор.

— Да где вы их взяли? Знаю, с неба такие камни не падают. Рассказывайте. Ты-то чего молчишь? — последнее относилось к Пестрякову. Майский закурил и сел, закинув ногу на ногу.

— Данила Григорьевич, расскажи товарищу директору, где взял камешки, мне он может и не поверить, — глаза Елены смеялись.

— Ну-с, Данила Григорьевич, слушаю тебя.

— Да тут, этого-того, и рассказывать нечего, товарищ директор, — Данилка смутился, покраснел, зачем-то стал поправлять волосы. — Нашли вот мы, бригада моя нашла.

— А ты не волнуйся, Данила Григорьевич, бригадиру волноваться не полагается. Сядь рядом со мной, закури и рассказывай. Подробнее только. Мне потом отчет писать.

Данилка сел прямо, как всегда сидел в клубе на своем бархатном кресле. Он не курил, но отказаться не посмел. Вытянул из портсигара папиросу, едва не рассыпав остальные, и с первой же затяжки закашлялся.