Читаем Огонь дракона полностью

То часто впадали в оцепененье

От местных мещанских манер.

От массы народной высокий барьер

Нас отделял; мы привыкли смеяться

В провинции нашей буквально над всем.

Первое время, как иностранцы

Были мы с братцем, – куда и зачем

Мы возвратились? Семь лет обучаться,

Чтобы потом средь полей оказаться…

Брата женили два года назад,

А теперь на меня покушаются.

Таким обстоятельствам не был я рад).


Три молодые красавицы

Сидели у нас за столом;

С одной из них я был знаком,

Она мне давно уже нравилась.

Было в ней что-то цыганское,

Свободное, роковое;

Глаза её, словно море,-

Глубокие, тёмные, страстные.

Фигура под стать балерине,-

Стройна как газель, и ловка,

Лёгкость в руках и в ногах;

Пред нею девицы другие

Невзрачны казались всегда.

Цыганочка эта была

Честной, свободной особой;

Не станет она воздыхать,

И улыбаться притворно.

Если бы мог выбирать

Я, то, конечно б, её

Взял себе в верные жёны.

Но мама с отцом о своём

Думали, – им бы тонны

Злата с приданым заполучить,

И десятины земли.

Короче, меня они были готовы

На сдобной купчихе женить. -

Их двое сидело у нас; бесподобно

Жеманясь, кривлялись они,

(И это считалось у них превосходным

Тоном). Когда говорить

Они начинали протяжно и томно,-

Меня начинало тошнить.


Долго застолье у нас продолжалось;

Темно уже было, когда

В сад всей компанией мы отправились,

Решили одни погулять,

Без стариков, (они за столом

Остались, чтоб торговаться).


Красиво в саду; на аллеях акации

Стройные пышно цветут,-

Сладкие запахи померанца

И миндаля издают.

Наш садик девицам понравился:

"Если бы жили мы тут,

То из цветов бы не выбирались,

Ах, как прекрасно растут!"

Смешливых купчих развлекает мой брат;

Шагают они впереди, и галдят.

А я со своею цыганкой

Иду позади, и целую украдкой

Её, а она тому рада. -

Вижу, что всё выйдет гладко.


В любви признавался я ей горячо:

"Мы тайно с тобой обвенчаемся.

Знай, мне указы отца нипочём!

Тебя я люблю, ты мне нравишься!

Любить тебя буду до гроба;

Ты чудная, нежная, добрая…"

И всё в том же духе я продолжал,

А она отвечала: "Посмотрим.

Ты не словами мне обещай,

А поклянись своей кровью. -

Руку порежь, и мне на ладонь

Накапай, и будет довольно

Этого; ты станешь мой."

Я содрогнулся невольно,

Глядя в тот миг на неё;

Что-то во взоре её колдовское

Было… Под полной луной

Странный обряд я исполнил.


Жили мы с нею, как муж и жена

Месяц, наверно; любила она

Страстно. А я через пару недель

К ней охладел. Мне жениться пора

На той, которая много земель

И злата семейству добавить должна.

Венчаться с цыганкой я вправду хотел,

Но протрезвев, передумал, – меня

Отец бы без денег оставил тогда;

(Очень он лют, как огонь его гнев,-

Всех неугодных сжигает дотла).

Купчиху дородную выбрали мне.

Брат говорил: "Это, брат, не беда,

Дома жена, а девицы – везде.

Я сам это всё на себе испытал.

Будь мудрым, доверься судьбе.

Подумай о нашей семье."


Роскошную свадьбу в усадьбе сыграли.

В доме у нас вся смоленская знать

Собралась: генералы, чины из управы,

Знатные дамы; вся высшая рать

Пришла поздравлять нас. Шикарно

Мы праздновали торжество;

От яств и напитков ломился наш стол.

Скрипки и арфы, и фортепьяно

Нежно звучали, (оркестр прислали

Столичный, отлично играл он).

В саду у пруда мы устроили бал,

Весь наш уезд на нём танцевал.


Среди приглашённых была и цыганка;

Печально смотрела она на меня.

От взгляда её на душе моей ранка

Закровоточила… Ни слова она

Мне не сказала; и, без скандала,

Покорно, но гордо ушла.

А позже и вовсе куда-то пропала;

В другую губернию, говорят,

Семья их большая перебралась.

На этом закончилась наша связь.


Первое время мы жили с женою

Отлично; всего у нас вдоволь,

Совет да любовь в отношениях личных.

Первенца мне родила она вскоре.

Помню, как он из пелёнок нас зычно

Приветствовал во всё своё горло.

Но прожил мой сын только год,-

Он проглотил случайно стекло,

И кровью истёк. Второй наш ребёнок

Тоже случайно зарублен косой,-

Любил он в пшенице играть, пострелёнок,

В колосьях высоких… Ах, боже ты мой.

А третий ребёнок мёртвым родился,

И следом за ним жена умерла;

Роды тяжёлыми были, – открылось

Кровотеченье… Такие дела.


Нарушил я клятву кровавую;

И жизнь моя стала отравою,

Которую пью по сей день.

Давно я уже поседел;

Я стар, мне семьдесят скоро.

В жизни своей только горе

Встречал я; печальный удел

Судьба уготовила мне.

Тишина звенит

Когда звенит тишина

И мрак непроглядный мерцает,

Тогда и приходят сюда

Духи из горнего края.

Под бледной унылой луной

Они на ветрах проплывают,

Холодною, мёртвой тоской

Воздух вокруг наполняют.

Шорохом листьев осенних

Беседуют духи со мной

О том, что придёт воскресенье,

Но не настанет покой.

Они говорят мне про мир,

Про смысл бытия в мирозданьи;

Про то, как уходят с Земли,

И вновь на неё попадают:


"В лучших мирах жили мы,

Но снова вернулись назад,

И будем опять рождены

В убогих двуногих телах.

Мы выше взошли на ступень,

Нам ведома цель совершенства;

Представь, как же тяжко теперь

Лишаться добра и блаженства!

Из горней страны за грехи

Изгнали нас высшие силы;

На Землю велели они

Вернуться. Как опостылел

Ваш мир! Мы тысячи лет

Скитались по этой планете

В телах пауков и червей,

Животных, и птиц; сто столетий

Тяжко промучились, чтобы

Стать наконец-то людьми.

И надо сказать, что особой

Разницы между зверьми

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза / Прочее / Классическая литература
Собрание сочинений. Том 2. Мифы
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 1960–1990-х.

Генрих Вениаминович Сапгир , Юрий Борисович Орлицкий

Поэзия / Русская классическая проза / Прочее / Классическая литература