Огонь и агония

(Кстати, мелочь, но тоже характерная. В «Попытке…» есть диалог на английском в обрамлении серии реплик. Что было категорически несвойственно советской литературе того времени. Не «Война и мир», чай, с их страницами на французском в начале. И — откуда бы шпрехать советскому командиру военного времени по-английски? Немецкий — и то в пределах разговорника! Но — текст сразу приобретает нарядно-остраненный оттенок. Маде ин не здесь. Вот отсюда тянется нить к обильному щеголянию английским — где надо и не надо — в современной нашей «продвинутой» прозе.

И здесь же впервые вводят Стругацкие отдельные японские слова и реалии в разговор и быт. Чужеродная экзотика, штрихи неизвестного, эхо неземного буквально мира! Два меча и прочее. Не пройдет и сорока лет — войдет в литературную моду и этот околояпонизм, суши с бусидо и сэппуку с сашими…)

Генеральный метод Стругацких в изображении собственно научной фантастики — минимализм. Не в ней дело.

Так что как попал бежавший заключенный концлагеря, офицер танкист Саул Репнин в светлое будущее — никого не касается. Убежал. Из своего времени — как из концлагеря. В хорошую жизнь.

И что же — он хочет теперь переустроить наш мир наилучшим образом? Да мир и так прекрасен! Но он — хочет бежать подальше. На необитаемый остров. В будущем — это непосещаемая планета, куда не ходят, пардон, не летают земляне. С Земли он хочет бежать вон как из концлагеря!

И возникает преинтереснейшая встреча трех цивилизаций: середины ХХ века, прекрасного коммунистического XXII, и злобного концлагерного Средневековья. И все три оказываются в контакте с непостижимым и вечным движением цивилизации Высшей, неведомой, бездушной, машинной — ну, это то вечное движение странных механизмов из ниоткуда в никуда, из одного огня в другой, на той безымянной даже, номерной планетке, куда они втроем прилетели.

Стругацкие были иногда гении истинные — интуитивные, по наитию, чутьем; вот когда художник нутром ощущает, легким восторгом в животе, что сделать вот так — это будет кайф, классно, что-то в этом есть. Подсознание, оно же бывает мудрее и точнее сознания. И сейчас даже непонятно, как они могли в этой небольшой и сюжетно такой вроде простой вещи создать такую мощнейшую, такую сложную коллизию! Знаете, мощная была в Союзе на 1962 год литература — так ведь никто, вообще никто подобного не залудил! Правда, их было двое, они были здоровенные, и они были в возрасте цвета, самый сок: Аркадию 37 — Борису 29. Абсолютный расцвет художника. Возраст пика.

Суровая этика ХХ века спорит со взглядами светлого будущего. Не падайте — но политкорректность еще не изобрели тогда! А у Стругацких прекрасный и безоговорочный гуманизм непричинения зла никому — сталкивается со здравой прямотой человека, понимающего, что зло необходимо карать и искоренять, если вы хотите создать добро. Политкорректность как непротивление злу насилием и вера во всеобщее братство, ее благими и бессильными пожеланиями вымощена дорога в ад — противостоит здравому смыслу и жизненному опыту, добру с кулаками, способности исправить жестокую несправедливость и покарать неисправимое зло, ломая его сопротивление. Во имя жизни неповинных людей и тому подобное. (Вот сегодня, 55 лет спустя, гуманное отношение к террористам и насильникам, толерантность к извращенцам и идеологическим растлителям — это вполне предсказанная Стругацкими проблема, и проблема животрепещущая: привет от мигрантов, от леваков, от бандитов и либералов. Одна из черт гения — предсказательная способность.)

На этой планете — ЕН7031, что ли, — типа колымский концлагерь среди снегов. Охранники с копьями одеты в вонючие шкуры, зэки в рубахи из мешковины. И когда троица землян — молодые и гуманные Антон с Вадимом и битый-тертый Саул, который к ним напросился — их освобождают — вот тут мы имеем нечто примечательное. Зэки, рабы, пытаются убить освободителей, защищая своего тирана-стражника!

Ну, потом стражник объясняет, что их должны были освободить, а теперь убьют, раз они его не уберегли. Но ситуация страшная, прозрачная, символичная, — а уж для СССР!.. Хотя умных всегда было мало, и мало кто что понимал, даже в книгах… и до сих пор обычно ничего не понимают. Ну, иногда оно к лучшему, а то перестали бы Стругацких печатать еще тогда… (Это в те годы была присказка: «Написать на хорошую книгу честную рецензию — все равно что написать на нее донос».)

Рабы концлагеря насмерть воюют с освободителями, защищая своих стражников! Ибо им — двадцати из многих тысяч, считай — из всех, — пообещали свободу, уже почти отпустили. Их, рабов, интересует только собственная шкура, они и не воображают изменить положение вещей, положение незыблемо, можно бороться только за себя. А значит — и за начальство, и за имеющийся порядок. А вот такие отношения между людьми, вот так их мир тут устроен.