Огонь и сера

– Но ведь это и есть тема разговора. Терпение, мой друг, терпение. Вот как, по-вашему, это подлинный де ла Тур?

– Да.

– Почему же?

– Кружева написаны в очень характерной технике. К тому же никто, кроме самого де ла Тура, не смог бы так пропустить свет от свечи меж пальцев натурщика.

Граф с любопытством посмотрел на Пендергаста, и в его глазах промелькнуло нечто неопределенное. Выдержав длинную паузу, Фоско очень тихо и серьезно произнес:

– Вы поражаете меня, Пендергаст. Я впечатлен. – Из голоса графа исчезли шутливые, фамильярные нотки. – Двадцать лет назад я оказался в небольшом финансовом затруднении и выставил на аукцион Сотби ту самую картину. Тогда Гроув опубликовал заметку в «Таймс», где назвал полотно одной из подделок Делобре[23] начала века. У меня на руках имелось доказательство подлинности, но картину все равно сняли с аукциона, и я потерял пятнадцать миллионов долларов.

– Значит, – поразмыслив, произнес Пендергаст, – вы говорили о том, как Гроув повесил на вашу картину ярлык «подделка»?

– Да, вначале. Затем мы заговорили о Вильнюсе – о его первой большой выставке в Сохо в начале восьмидесятых, и Гроув напомнил, как по этому случаю написал легендарную разгромную статью. А ведь после того карьера Вильнюса так и не восстановилась.

– Странные темы для беседы.

– Не могу не согласиться. Однако дело дошло и до леди Милбэнк, до их с Гроувом интрижки, имевшей место несколько лет назад.

– Веселый же получился ужин.

– Веселее не придумаешь.

– И как отреагировала леди Милбэнк?

– А как, вы считаете, должна была отреагировать леди? Интрижка разрушила ее брак, а Гроув поступил с ней омерзительно – оставил с ребенком, мальчиком.

– Похоже, причины для смертельной вражды с Гроувом имелись у каждого из вас.

– Воистину имелись, – вздохнул Фоско. – Мы все ненавидели Гроува, и Фредрик тоже. Я совсем его не знаю, но, похоже, несколько лет назад, работая редактором в «Арт энд стайл», он имел дерзость написать о Гроуве нечто неодобрительное. У Гроува имелись друзья на высоких должностях, и Фредрику пришлось искать новое место работы. Бедняга потом годами обивал пороги.

– Во сколько закончился ужин?

– После полуночи.

– Кто ушел первым?

– Первым из-за стола встал я. Мне действительно было пора уходить, ведь я нуждаюсь в длительном сне. Увидев, как следом за мной встали и остальные, Гроув чрезвычайно расстроился. Он очень не хотел, чтобы мы уходили, даже настаивал на кофе.

– Знаете почему?

– Думаю, боялся оставаться один.

– Можете точно вспомнить, что он говорил?

– В определенной мере. – И с пугающим реализмом Фоско заговорил взволнованным голосом, растягивая слова в истинно аристократической манере: – «Друзья мои! Только-только наступила полночь, ведь вы не собираетесь покинуть меня прямо сейчас? Я столько лет посвятил неоправданной гордыне, но вот я очистился, и мы с вами воссоединились. Это надо отметить. У меня имеется отличный портвейн, мы просто обязаны его распить». – Граф шумно вздохнул. – Я почти соблазнился.

– Вы все ушли вместе?

– Кто как.

– Я хотел бы знать как можно точнее, во сколько ушли вы.

– В двадцать пять минут первого. – Фоско взглянул на Пендергаста. – Простите за дерзость, но за таким множеством вопросов вы забыли один, самый главный.

– Какой же, граф Фоско?

– Вы не спросили, почему Джереми Гроув в последний час собрал у себя четверых своих заклятых врагов.

Долгое время Пендергаст тщательно обдумывал это, размышляя о графе. Затем произнес:

– Хороший вопрос. Считайте, я его задал.

– Его задал и Джереми Гроув, едва усадив нас за стол. И ответил словами, которыми подписал приглашения: он желал искупить вину перед теми, с кем поступил наиболее несправедливо.

– У вас есть копия?

Улыбнувшись, Фоско достал из кармана записку и передал ее Пендергасту.

– Перед Вильнюсом свою вину он искупил, – сказал фэбээровец. – Написал статью.

– И статью шикарную, согласитесь. Вильнюс скорее всего уже арендовал Десятую галерею, а работы, которые он выставил, уходят по двойной цене.

– А с леди Милбэнк? С Джонатаном Фредриком? Как Гроув искупил вину перед ними?

– Восстановить брак леди Милбэнк он был не в силах и предложил кое-что в качестве компенсации. Роскошное ожерелье, которое Гроув выложил на стол перед леди Милбэнк, стало достойной заменой тому высохшему стручку, я имею в виду барона Милбэнка. Безупречные шриланкийские изумруды в сорок карат ценой ни много ни мало миллион долларов. Леди Милбэнк едва не упала в обморок. Джонатану Фредрику Гроув дал то, чего тот желал больше всего, – кресло президента «Эдсель фаундейшн».

– Просто удивительно. А что же Гроув сделал для вас?

– Уверен, ответить на этот вопрос вы можете сами.

– Так значит, – кивнул Пендергаст, – искупить вину перед вами Гроув хотел, написав статью для «Берлингтон мэгэзин»? «Новый взгляд на „Воспитание девы“ Жоржа де ла Тура»?

– Совершенно верно. Гроув признавался в ошибке и подтверждал подлинность блестящей работы. Он прочел статью вслух, при всех за столом.

– Статья осталась лежать рядом с компьютером. Неподписанная и неотправленная.