Огонь и Ветер

Все дни до коронации бабушка не оставляла меня в покое. Читала бесконечные нотации о том, как подобает вести себя благородной сагане. Дважды заставила поехать к своим приятельницам на утренние визиты, дабы помочь мне «набраться лоска». Приятельницы ее были столь же стары и скучны, как она, беседы меж ними велись о модных шляпках, недобросовестной прислуге и рецептах яблочного пирога, изредка скатываясь на грязные сплетни о чьих-то женах и мужьях. Тогда их голоса становились ниже и тише, глаза покрывались масляной влагой, кончики губ подрагивали в сдерживаемых ухмылках, казалось, они сейчас начнут облизываться, поглощая очередную скабрезность. Потом дамы вдруг мрачнели, голоса их суровели. Ах, негодяйка! Как же так можно! И поделом ей! И расходились, счастливые осознанием своей безупречности и недостойности других саган, сытые тщательно прожеванной пошлостью.

Сплетни пересказывались не прямо, а намеками, впрочем, более чем прозрачными, понятными даже мне, хотя они, кажется, считали, что я пребываю в счастливом неведении. Так я узнала, что милая л’лэарди Трагад в молодости наставила развесистые рога своему земляному, что это был громкий скандал. В ответ муж на много лет лишил ее поддержки стихии, оттого она сейчас выглядит гораздо старше, чем другие саганы ее возраста, и очень больна. А еще говорили, что кроме шести принцев и восьми принцесс у покойного императора много бастардов. Все свое правление он мечтал о наследнике, но с огненной душой родился только один ребенок – девочка. Наследный принц – самый младший, и, говорят, его родила не вторая жена императора, которая к тому времени уже была стара и, к слову, всю жизнь младшенького ненавидела, а какая-то другая женщина. Говорили и о внуке огненной принцессы, л’лэарде Анкрисе, который на год старше наследника, и о муже принцессы, который всю жизнь мечтал посадить на трон сына и плел интриги. Это меня поразило. Что же, на всю огромную Империю, на весь народ саган – всего двое огненной стихии? Трое, если считать принцессу?

Грустные это были дни. Тревога так душила мое сердце, что я, даже сняв ночью браслет-эскринас, не могла летать. Мне снились кошмары. По каким-то подземным пещерам за мной гналась бабушка с топором в руках и маской палача на лице, но за поворотом меня поджидал мертвый император – тянул обугленные, отвратительно пахнущие паленой плотью руки, тянулся бездонным черным ртом к моим губам, чтобы выпить из меня ветер.

Днем я пыталась заниматься своим делом – подготовкой к побегу. У меня даже был составлен план: для начала изучить город и его окрестности вживую, во сне и на картах, разузнать расписание кораблей в порту, куда идут, как на них пробраться, где спрятаться. Обдумывала возможность переодеться мальчишкой и наняться юнгой на корабль к иностранным купцам, где нет наших стихийников. Еще следовало бы раздобыть деньги. Попробовать летать вживую и просто улететь – это было бы прекрасно, да только где мне тренироваться? Не в узенькой же комнатке? Я несколько раз пробовала, конечно, но с такой тяжестью на душе никому не взлететь. Как бы мне перестать бояться, научиться вольно дышать даже в бабушкином доме?

* * *

Этим утром в столицу ворвался воин-странник, северный ветер. Похолодало, небо заволокли сизые тучи, запахло свежестью. Здесь, на юге, ураган растерял значительную часть своих сил, но бесстрашно шел грудью на противника, неостановимым потоком катился по узким улочкам, победно завывал на площадях и даже разбитый на сотню мелких сквозняков не терял азарта. Как наемный убийца, подло, в спину и из-за угла жалил изнеженных горожан, поражая наиболее уязвимых насморком и приступами ревматизма. В отчаянной драке он одолел затхлый дух покойного императора, три дня сжимавшего город в объятьях смертельной жары. Едва проснувшись, я распахнула окно и вдохнула острый запах зимы как исцеление.

Мой былой союзник, младшенький братец-ветер стыдливо затих, спрятался, когда старший шагнул через подоконник, приветственно протягивая мне закованную в латную перчатку ладонь. Сразу же испарились уныние и терзавшая меня три дня тошнота. Холод далеких северных ледников доспехом лег на мое тело, новые крылья развернулись за спиной – огромные, мощные, перья их были острее и жестче стали. Быстро и радостно застучало сердце.

Этим утром я, пожалуй, открыла новую истину, новое понимание своей стихии. Раньше я, быть может, и чувствовала это, но никогда не осознавала разумом.

Всего несколько дней назад я летала. И в том странном сне. И наяву у открытого окна парила над полом невесомая. Но и невесомость бывает разная. Мне почти смешон стал тот мой полет – дурманящий, пьяный, неуправляемый, рожденный лихорадочным, каким-то болезненным вдохновением. Теперь я знала, ощущала – можно летать и по-другому. И пусть мои стальные крылья тяжелы, они поднимут меня в небо, когда захочу, никогда не уронят, не предадут в бою, если я не предам их, они пронесут сквозь любую бурю. Только – о Богиня! – как же они тяжелы, до чего ж холодна и безжалостна сталь! Они не простят мне ни малейшей слабости.