Огонь. Ясность. Правдивые повести

Из стен маленького казенного учреждения шутки Мартена разносились по всему городу, веселили и стариков, и старух, и молоденьких девушек, и замужних дам. Даже солидные хмурые чиновники и стяжатели-торгаши снисходительно говорили про него: «Да чего уж там, комик!» — и не сердились на чудака-пересмешника. Короче говоря, Мартен был любимцем публики. Окружной прокурор втайне завидовал ему, признавая, что у этой мелкой пешки несомненный дар острословия, тогда как у него самого только дар словесной казуистики.

Итак, Мартен пользовался всеобщей благосклонностью, не то что заводской ламповщик Жоэль, принадлежавший к многочисленной и отвратительной породе дерзких и всем недовольных смутьянов. Как я уже говорил, женщины были неравнодушны к живчику Мартену, и случалось, что некоторые смешливые дамы, заслушавшись его веселых речей, оказывались совершенно, ну, право же, совершенно безоружными перед его обаянием.

Мартен все видел в розовом свете, а Жоэль — в мрачных красках и замечал в жизни слишком много горя, несправедливостей, нищеты; вдобавок этот ожесточенный ум, как все недовольные устройством человеческого общества, нахватался опасных идей и стал «красным».

Так обстояло дело в нашем городе, похожем на захолустные городишки во всем мире, — и вдруг, как молния, ударила весть: объявлена война. Вы, конечно, помните, что это случилось в июле 1914 года.

Мартена и Жоэля взяли в армию, и они уехали вместе. Они были одного года призыва, одного рода оружия, и их зачислили в один и тот же пехотный полк. Разумеется, Жоэль глядел угрюмо, клял судьбу и самым наглым образом войну называл бойней. Мартен же смеялся, шутил, дурачился, радуясь, что вырвался из канцелярской клетки, и на вокзале люди говорили: «Смотрите, какой веселый! Будто на загородную прогулку едет!»

Да и на фронте два эти солдата вели себя по-разному. Попав в шестерни грохочущей военной машины, злобно мечущей огонь, острые осколки стали и меди, которые ощупью, вслепую ищут, чье человеческое тело растерзать, — всего натерпевшись, всего насмотревшись, Жоэль честил войну на все корки и даже оскорблял патриотические чувства, заявляя, что солдаты такие же люди, как и господа начальники. А Мартен как был весельчаком, так весельчаком и остался. Жоэля причислили к неблагонадежным элементам, и люди в расшитых золотом мундирах приказали держать его под наблюдением. Еще бы! Человек воспринимает трагически вполне нормальное явление, жалеет солдат и ведет с ними опасные разговоры, ибо после них рядовые начинают задумываться над такими вопросами, которые без него и в голову бы им не пришли. Но стоило после смутьяна Жоэля появиться Мартену, он бойкими шутками и прибаутками поднимал вокруг себя громовой хохот, заглушавший в солдатской душе отзвуки зловредных речей Жоэля, и нижние чины забывали думать о своей судьбе. Двух земляков даже нарочно стравливали на потеху нетребовательной публики: один все хмурился, рычал и злился, а другой юлил, колол и увертывался.

Конечно, такой забавник, как Мартен, вызывавший зычный хохот солдатской братии, был просто кладом для полка. Капитан Макрон так и говорил:

— Молодец! Сущий клад!

— Да, этакий зубоскал развеселит даже стадо баранов у ворот бойни, — вторил ему майор Экенфельдер, смотревший на солдат глазами профессионала-мясника, ибо в мирное время он торговал скотом и держал мясные лавки.

Но вот однажды пуля угодила Мартену в голову. Он умолк, не докончив каламбура, но умолк не навсегда. Смерть разжала лапы, и Мартен выскользнул из них, прихватив с собою всю свою шумную жизнерадостность. Но только характер ее несколько изменился. После трепанации черепа, которой пришлось его подвергнуть, в памяти у него появились какие-то странные провалы, да и вообще деятельность мозга потерпела ущерб. Случалось, что среди веселых острот и залихватских анекдотов он вдруг обрывал поток своего красноречия и начинал быстро бормотать длинные отрывки из катехизиса или школьной истории Франции, внезапно всплывавшие в каких-то клеточках его мозга. И теперь он очень много жестикулировал, прыгал, кривлялся, гримасничал, как обезьяна, и стал настоящим шутом, развлекавшим раненых, прикованных к постели. Иной раз в палату вызывали главного врача, чтоб он понаблюдал за Мартеном и посмотрел на забавное представление.

— Свихнулся, бедняга, — ставил диагноз главный врач.

И он объяснял, что у этого раненого в результате поражения мозговой оболочки как бы произошло короткое замыкание — разрыв сложных связей нервных центров, при котором в его развинченном организме сохранилось только непрестанное веселое и комическое возбуждение.

Надо полагать, что в те дни была большая нужда в пушечном мясе, ибо полоумного Мартена снова отправили на фронт.