Огонь изнутри

Дон Хуан заметил, что для воина совершенно естественно испытывать печаль без каких бы то ни было явных причин. Видящие говорят, что светящееся яйцо как поле энергии начинает чувствовать окончательность своего предназначения, едва лишь нарушены границы известного. Одного краткого взгляда на вечность за пределами кокона достаточно для разрушения того чувства внутренней благоустроенности, которое дает нам инвентаризация. В результате возникает меланхолия, настолько сильная, что может даже привести к смерти. Дон Хуан объяснил, что лучшим средством избавления от меланхолии является смех над ней. И он в шутливом тоне прокомментировал поведение моего первого внимания, сказав, что оно изо всех сил старается восстановить порядок, который был нарушен моим контактом с союзником. Поскольку восстановить этот порядок рациональными способами не удается никак, первое внимание делает это, сосредотачивая всю свою силу на чувстве печали.

Я сказал ему, что факт остаётся: меланхолия была реальной. Индульгировать в ней, оставаться безучастным, быть угрюмым, всё это не имеет отношения к тому чувства одиночества, которое я испытывал, вспоминая те глубины.

— Кое-что наконец-то доходит до тебя, — сказал он. — Ты прав. Нет ничего более одинокого, чем вечность. И ничего более уютного для нас, чем быть человеческими существами. Это действительно еще одно противоречие: как, сохраняя границы человеческого, все же, радостно и целеустремленно, отважиться погрузиться в абсолютное одиночество вечности. Когда бы ты ни разгадал эту загадку, ты будешь готов к решающему путешествию.

И тут мне вдруг с полной определенностью стала ясна причина моей печали. Это было чувство, которое приходило вновь и вновь, исчезая бесследно и не оставляя даже воспоминания о себе. Я понял, что так будет всегда — оно будет уходить, и я буду забывать об этом до тех пор, пока вновь не вспомню о ничтожности человека в сравнении с необъятностью той вещи-в-себе, отражение которой я видел в зеркале.

— Воистину, человеческие существа ничтожны, дон Хуан, — произнес я.

— Я совершенно точно знаю, о чем ты думаешь, — сказал он. — Совершенно верно, мы — ничтожны. Однако именно это и создает решающий вызов. Мы — ничтожества — действительно способны встретиться лицом к лицу с одиночеством вечности.

Он резко сменил тему, прервав меня на полуслове и не дав задать следующий вопрос. Речь пошла о нашем поединке с союзником. Дон Хуан сказал, что, во-первых, борьба с союзником была нешуточной. Конечно, вопрос жизни и смерти в ней не решался, но и развлечением она тоже не была.

— Мой выбор пришелся на этот прием, — продолжал он, — потому что мой бенефактор показывал мне именно его. Когда я обратился к нему с просьбой продемонстрировать какую-нибудь практику из арсенала древних видящих, он чуть не лопнул от смеха: моя просьба напомнила ему его собственный опыт. Ведь его бенефактор нагуаль Элиас в свое время продемонстрировал ему ту же самую практику, причем сделал это весьма жестко.

Дон Хуан сказал, что рама, которую изготовил он для своего зеркала, была деревянной. Поэтому следовало бы попросить меня соорудить свою тоже из дерева. Но ему хотелось посмотреть, что получится, если рама окажется прочнее, чем была у него, или чем рама, сделанная его бенефактором. И та, и другая сломались, и в обоих случаях союзнику удалось выбраться наружу.

Дон Хуан рассказал, что во время его поединка с союзником тому удалось оторвать раму от зеркала. Они с бенефактором остались стоять с деревянными обломками в руках, а союзник уволок зеркало на дно и выбрался из него наружу.

Бенефактор дона Хуана знал, чего следует ожидать. Пока союзник остается отражением в зеркале, он не выглядит по-настоящему пугающим, поскольку виден только как форма, как некая неопределенная масса. Но стоит союзнику выбраться наружу, как с ним возникают сложности. Во-первых, вид у него действительно устрашающий, а во-вторых, он ужасно надоедлив. Дело в том, что союзникам, покинувшим свой уровень, очень трудно вернуться обратно. Кстати, так же обстоит дело с людьми. Вероятность того, что видящий, отправившись на тот уровень, где обитают союзники, никогда больше здесь не объявится, обычно очень велика.

— Союзник разбил мое зеркало, — рассказал дон Хуан. — И окна, сквозь которое он мог бы вернуться на свой уровень, не стало. Поэтому он увязался за мной. Перекатываясь по земле, он по-настоящему за мной погнался. Дико вопя от ужаса, я ринулся прочь. Я как одержимый носился вверх-вниз по склонам холмов. Союзник не отставал, держась в нескольких дюймах позади меня.

Бенефактор дона Хуана бежал за ним, но, будучи уже очень старым, не мог долго выдерживать такой темп. Однако он догадался крикнуть дону Хуану, чтобы тот бегал взад-вперед, а он тем временем будет принимать необходимые для избавления от союзника меры. Он кричал, что сейчас разведет костер, а дон Хуан должен бегать по кругу. И бенефактор взялся за дело. Дон Хуан, сходя с ума от страха, носился вокруг холма, а бенефактор собирал хворост.